"Фантастика 2023-198". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Лестница оказалась чудовищно длинной. По моим предположениям, она могла спускаться вглубь острова метров на двести, если не больше — мои ноги устали от крутых ступенек, выбитых посредине. Но, в конце концов, она вывела меня в место, до такой степени странное, что я невольно остановился — и тритон, который старательно спускался за мной, тоже остановился.
В небольшом высоком зальце было несколько светлее, чем на лестнице — на его стенах горели синим светом газовые светильники. И в этом неверном синем свете я увидел по-настоящему странные вещи.
Начнем с того, что помещение
Напротив иллюминатора из шлифованного камня пола поднималось нечто вроде алтаря: грубо обработанная каменная плита, установленная наклонно, скатом к океану — а на ней виднелся глубокий оттиск человеческой фигуры в натуральную величину.
Здесь за версту несло какой-то магией, мистикой. Представьте, друзья мои, у меня даже мелькнула дикая мысль о человеческих жертвоприношениях в этом подземном святилище — но ни малейших следов крови в чистых изломах камня не было видно. Зато, когда я нагнулся пониже и дотронулся до плиты правой рукой, мою ладонь вдруг проткнул насквозь сильный и внезапный удар боли. Пролетело по всем нервам до самого локтя.
Я даже вскрикнул от неожиданности. Кольцо с аквамариновой геммой вдруг стало тяжелым и очень холодным. Мне стало гадко до тошноты, я попытался снять его с пальца — и не смог.
О, не подумайте, друзья мои, что оно оказалось чуть маловато мне и застряло на руке, как иногда застревают тесные перстни. Нет, с пальцем и с самим кольцом все казалось в порядке, но металл будто врос в кожу — я не мог даже повернуть перстень камнем внутрь.
Это странное открытие привело меня в ужас — вызвало приступ чего-то, похожего на клаустрофобию. Боже, да мне показалось, что перстень сковывает меня, как кандалы! Я принялся дергать его изо всех сил — но он и на миллиметр не сдвинулся. А когда я поднял глаза, то вновь увидел трех удивленных рыб, которые слегка повернулись в воде и пожирали меня не по-рыбьи пристальными взглядами.
Я не выдержал, прихватил тритона под мышку и побежал по лестнице наверх. Ах, право, я думал, эта отвратительная лестница никогда не кончится! Я запыхался до удушья, добравшись до верхней ступеньки, распахнул дверь пинком — и был, наконец, вознагражден ярким солнечным светом. День стоял истинно лучезарный, господа.
Я захлопнул дверь за собой и подпер ее спиной. Кажется, меня слегка знобило, а от звука шагов я, к стыду своему, вздрогнул и оглянулся довольно нервно.
Митч объявился, будь он неладен — и едва ли не бежал по двору ко мне. Мне снова не понравилась его физиономия — этакая раздраженная и испуганная вместе.
— Ваша светлость! — завопил он, будто не чаял меня живым увидать. — Ну где ж вы ходите, прошу прощения…
Я посмотрел на него холодно.
— Что же, — говорю, — милейший, где-то пожар?
Он сразу как-то смешался, стушевался
— Так ведь вам же, ваша светлость, принесли костюмы, церемониальный костюм вот… ваш портной прилетел, вас ожидают…
— Ну, вот что, — говорю. — Прежде чем беседовать с портным о тряпках, я хочу поговорить со священником. И немедленно, Митч. Не сердите меня.
Митч взглянул на меня довольно колко, но сказал только:
— Извольте подняться к себе, ваша светлость. Я его приглашу.
Я прихватил тритона и пошел. Митч остановил глаза на тритоне и спросил:
— А гадость вам к чему, ваша светлость? Если вы идете к отцу Клейну…
— Я, — говорю, — видите ли, завожу себе тех зверушек, которые мне нравятся. Захочу — ручного кальмара заведу или гигантскую сколопендру. Вы хотите мне запретить их держать?
Митч явно проглотил раздражение. Смолчал. А мне было ужасно неуютно и хотелось все время дотрагиваться до перстня, как до больного зуба. Нет, господа, он меня больше не беспокоил — физически, я имею в виду. Но меня страшно угнетало, что на мне есть что-то такое, от чего я не могу избавиться — даже если это драгоценная побрякушка. Я вроде бы не понимал до конца, почему это так меня бесит — но бесило безмерно.
Я надеялся, что разговор с попом мне что-нибудь прояснит. Не то чтоб я уж особенно истово веровал или так уж отчаянно боялся черта — но мне было неспокойно. О, да я просто жаждал, чтоб меня кто-нибудь успокоил. Хотелось, знаете ли, чтобы все объяснилось просто и привычно.
Лучше всего, знаете ли, — материалистически.
В роскошный кабинет, где я устроился, отец Клейн пришел быстренько и улыбался чрезвычайно любезно. Уселся, молвил:
— Вас что-то тревожит, ваша светлость? Может быть, вы желаете исповедаться?
— Я, — говорю, — желаю узнать, почему не снимается перстень! И у меня почему-то такое чувство, что по этому вопросу нужно обращаться к вам. Почему, а?
— Ах, ваша светлость, — отвечает. — Вас, безусловно, нужно было предупредить, но я как-то не подумал, что вы можете не знать этого. Простите, я упустил из виду, что вы выросли не на Шие — а то вам было бы легко догадаться…
— Батюшка, — говорю, — не тяните.
— Дело в том, — говорит, — что это кольцо — ваш родовой талисман. Его в незапамятные времена благословил святой Эрлих, а оттого оно никак не может вас покинуть до смерти, которая будет положена от Бога. Кольцо не должно бы вам мешать — что случилось?
— Мне стало больно от него, — говорю. — В подземелье. Поэтому я спрашиваю.
И тут смутился мой батюшка невероятно, у него даже лицо залилось краской. Еле выдавил из себя:
— Видите ли, ваша светлость, я, конечно, как духовная особа, должен бы… воспрепятствовать… но людей так сложно к чему-то принудить в вопросах веры…
— Не понимаю, — говорю.
— Ваш троюродный дед, — говорит, — как бы сказать… был, в некотором роде, язычником… и воспитывал вашего дядюшку соответственно… Нет, я ничего не хочу сказать, наши благороднейшие господа жертвовали на церковь и вели себя достойнейшим образом… но в это древнее святилище порой спускались… помедитировать…