"Фантастика 2023-94". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
— За речушкой у них батарея, — Лев Бобровский лучше всех умел на слух угадывать расположение вражеских орудий и почти никогда не ошибался.
Речушка Локна — даже не речушка, а, пожалуй, ручей, длинный и узкий пруд. Первая рота александровцев скорым шагом шла в обход, совсем рядом гремели разрывы, заглушая винтовочный треск.
Команду Фёдора, конечно, заметили. Но этого александровцы и ждали — пока красные разворачивали пулемёты, первая рота одним броском одолела последнюю сотню саженей, ворвавшись на батарею.
Фёдор Солонов терпеть не мог штыковые атаки. Были они, по его мнению, несусветной глупостью и признаком нерадения воинских начальников. Врага надо поражать с дистанции, чтобы он тебя не достал. А «грудь на грудь» — так только петухи бьются, вот и пускай.
Поэтому он сейчас с колена всаживал пулю за пулей в заметавшуюся прислугу. Кто-то упал; кто-то бросился бежать; и батарея совсем уже было оказалась в руках александровцев, но тут наперерез бегущим выскочил седоусый и седобородый командир, выстрелил в воздух, схватил за шиворот одного, толкнул другуго, глоткой остановил третьего и четвёртого с пятым.
Дрогнувшие было батарейцы повернули, дружно наваливаясь на первую роту. Фёдор выцелил седобородого, но тут прямо рядов в землю ударила пуля, рука у него дрогнула, выстрел пропал даром.
Фёдор только и мог, что обругать себя последними словами.
Однако геройский порыв батарейцев длился недого. Александровцы встретили их огнём «фёдоровок» в упор, гремел севкин «гочкис» и на сей раз красные артиллеристы не выдержали. Их седой командир отходил последним, и замешкался — Севка Воротников, изловчившись, прыгнул на него сбоку, сбил с ног, прижимая к земле.
Батарея красных замолчала, а затем послышалось громовое «ура!» и «Россия!» — наступали главные силы полка.
Пехота красных дрогнула и начала рассеиваться — грубо говоря, побежала.
— Ваше имя.
Седобородый, немолодой уже военный в красноармейской форме, но с явно офицерской выправкой, стоял перед Аристовым спокойно, невидяще глядя сквозь командира александровцев.
— Станкевич, Антон Владимирович, — ровно ответил он.
Две Мишени отчего-то вздрогнул, как показалось Фёдору.
— Чин в русской императорской армии? Должность?
— Полковник. Старшинство с шестого октября десятого года. Командир 90-го Онежского пехотного полка.
— Должность у… у красных?
— Начдив-55.
— Полковник… командир онежцев… и вы стали служить инсургентам? Узурпаторам? Скажите, господин Станкевич, у вас, очевидно, семья в заложниках? Да, и садитесь, прошу вас.
— Благодарю, — Станкевич тяжело опустился на стул. Видно было, что Севка его изрядно помял. — Нет, сударь, моя семья не в заложниках. Я вступил в Красную Армию совершенно добровольно и безо всякого принуждения.
Глава XII.5
У Константина Сергеевича закаменели скулы.
— Как прикажете вам понимать, господин — или товарищ? — Станкевич? Вы же потомственный дворянин, вы присягали Государю!.. Многие офицеры пошли на службу красным по принуждению, под страхом смерти, под угрозой расстрела семей, но вы…
— Повторяю, я вступил добровольно, — с упрямым раздражением сказал старый полковник.
— Но почему?!..
— Потому что я присягал России. Потому что я служил не человеку, а моей стране. Моей великой и несчастной стране. Я не «слуга государев», — в голосе Станкевича зазвучала издёвка, — не его камердинер. Я не присягал его ночную вазу выносить. А присягал защищать Родину.
— И каким же образом, — ледяным тоном осведомился Аристов, — вам удаётся её защищать, пребывая в рядах вооружённой банды инсургентов? И, позвольте узнать, товарищ защитник Родины, что вы делали, пока мы, маньчжурцы, дрались под Ляояном? В каком тогда полку служили?
— В 102-ом Вятском, — пожал плечами Станкевич. — Наш полк на маньчжурский театр не перебрасывался. Приказа не было.
— Не перебрасывался. Приказа не было. Как удобно. А рапорт о перевода в Действующую армию вам, разумеется, лично Государь не девал написать?
— Маньчжурия не есть моя Родина, — отрезал пленный. — Что мы там забыли, за Амуром, в Китае? Своей земли мало? У себя сперва порядок навели бы!
— Есть такое хорошее высказывание, что воевать крайне желательно малой кровью и на чужой территории, — проговорил Аристов. — Если уж выбирать, какому городу гореть — Ляояну или Владивостоку, я предпочту первый. Ну, а вы, похоже, выбрали бы второй.
— Зато теперь по вашей милости пол-России полыхает! — не выдержал Станкевич. — Наконец-то к власти пришли люди, которые не ради двоцов на Лазурном Берегу, не ради кутежей в Баден-Бадене, а ради простого человека!..
— Которые ради простого человека запретили торговлю, ввели жесткую диктатуру, разогнали все политиеские партии, кроме одной-единственной, закрыли все газеты, кроме своих?..
— Всё это временные меры. Издержки перехода отсталой, неграмотной и нищей страны к новому, справедливому обществу.
— А «чрезвычайки», расстрелы «по классовому признаку», заложничество — это тоже путь к справедливости? — осведомился Две Мишени.
Спор этот шёл в классной комнате недавно выстроенной в Горбачёво земской школы. По стенам молча стояли александровцы, и вчерашние кадеты, и те, кто присоединился к полку совсем недавно.
Две Мишени сидел за учительским большим столом на возвышении. Скрестив руки на груди, к холодной по летнему времени печке прислонился Семен Ильич Яковлев, командир второго батальона, глядел на Станкевича, нехорошо сощурившись.
Полк вот-вот должпн был выступать дальше. Подтягивались дроздовцы, им идти с александровцами в прорыв; фланг предстояло прикрыть марковцам. Следом, окончив харьковские дела, торопились деникинцы, кутеповцы и корниловцы.
— Какой смысл спорить? — Станкевич прикрыл глаза. — Делайте своё дело.