"Фантастика 2024-15".Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Конечно, шум цивилизации всё-таки слышен, но где-то там, за спиной, а здесь ты словно в параллельном мире, где время замедлило свой бег в спонтанном рапиде. И вроде бы асфальт тот же или плитка, дай бог здоровья градоначальнику, свежайшеуложенная. Ан нет! И в воздухе некая странность присутствует. Или это моё подсознание, испорченное завтрашними событиями, всё пытается отыскать что-нибудь необычное в окружающем городском пейзаже?
Учитывая фору во времени и для того, чтобы успокоить нервы, я решил немного пройтись туда-сюда по переулку.
Глядь — а вон там, рядом с очередным суперсовременным новеньким шедевром архитектуры, оборудованным
Можно не утруждать себя чтением надписи на бронзовой музейной табличке, я и так могу сказать, что этому стражу времени далеко за три сотни лет, а то и по более. Что-то, правду сказать, есть в этих столичных атавизмах, застрявших на улицах города из давних эпох, эдакое мистическое и тревожное. И в то же время удивительно притягательное…
А вот и он, Храм Воскресения Словущего, то есть «так называемый» Храм Воскресенья, ибо, как объяснил мне с дочерью тогда экскурсовод, храм такой один и место ему в Иерусалиме, а этот, как и сказано так называемый. Вроде как называвшие его извиняются перед истинным храмом, что ли?
Вышло так, что к церкви я подошёл аккурат за пять минут до девятнадцати часов. Дневная жара уже час как стала спадать, а усталый асфальт щедро отдавал тепло и без того перегретому вечернему воздуху столицы, когда услышал за спиной приближающийся звук тихих шаркающих шагов.
— Интересный выбор, — я обернулся и увидел стоящего за моей спиной пожилого человека в длинном сером плаще и фетровой шляпе, чувствовавшего себя довольно комфортно, несмотря на царящую целый день жару. Человек, а точнее, болезненного вида глубокий старик с серой пергаментной кожей, смотрел на меня открыто и с интересом. На губах его играла едва заметная ироничная улыбка.
— Тоже неравнодушны к наследию старой Москвы? — никак не изживу неудобную привычку отвечать вопросом на вопрос. В особенности, когда меня считают за дурака. Явно же, исходя из времени и места, это тот, кто мне нужен. Не люблю праздных расспросов в принципе. Видимо, моё внутреннее недовольство отразилось на выражении лица.
— Неравнодушен? — седые брови старика смешно изогнулись домиком, — позвольте не согласиться, — похоже, он решил поиграть со мной в какую-то дурацкую игру, — мне как раз абсолютно всё равно, какими домами застроен этот мегаполис. Да и, честно говоря, все населённые пункты этой реальности. По мне, так гораздо практичнее убрать к чёртовой матери с поверхности вашей многострадальной планеты всю эту плесень цивилизаций и её остатков…кхе-кхе.
Старик закашлялся и полез во внутренний карман плаща за платком. Я же постарался сохранить равнодушное выражение лица, хотя резкий переход эмиссара на подобный тон несколько удивил. Разве он не должен располагать меня к себе? Это же азы вербовки, какого бы уровня она ни проводилась.
— Да вы не стесняйтесь, Гавриил Никитич! Или вам больше нравится, когда вас зовут Гавр? Посылайте старого дурака с его подходцами и спрашивайте прямо, чего ему нужно! Вы ведь этого целый день хотели? Не так ли?
— Значит, эмиссар всё-таки вы?
— А вы видите здесь ещё кого-нибудь, Гавриил Никитич? — старик демонстративно обвёл абсолютно пустой переулок. Хотя нет, там, ближе к выходу на Тверскую, справа на детской площадке я заметил силуэты нескольких мамаш с колясками. Но были они от нас довольно далеко. — Можете обращаться ко мне куратор, проводник, инструктор, если хотите. Хотя я предпочёл бы пока по имени-отчеству. Старомоден-с, дас-с, — он приподнял шляпу и отрекомендовался: «Елисей Николаевич Донской, к вашим услугам».
— А как же… простите, — я немного замялся, — думал, честно говоря, что будете выглядеть несколько иначе.
— С чего бы вдруг, позвольте спросить? Рогов и копыт, если вы об этом, не держим-с. Как, впрочем, и сенсорных экстракраниальных органов рецепции.
— Чего?
— Глаз на антеннах, торчащих из головы!
— А-а-а…шутите?
— Ноблес оближ, Гавр. Так ли уж важно, как выглядит представитель сил, которые пошли с вами на контакт и хотят предложить выгодные условия существования?
Старик так и сказал «существования», смакуя это слово, словно леденец на палочке.
Эмиссар терпеливо ждал, не мешая моему внутреннему монологу. Он всё так же грустно улыбался и периодически поглядывал на небо, куском проглядывающее среди крыш окружавших домов, да жмурился на нет-нет пробивающиеся лучи закатного солнца.
— Значит, вы и уполномочены в подробностях объяснить мне условия нашего сотрудничества, Елисей Николаевич? Быть, так сказать, моим ведомым?
— Именно, дражайший Гаврила Никитич! И даже более того! — чего-чего, а энергии собеседнику оказалось не занимать. Гуттаперчевый старик, — и ведь слово нашли подходящее! Ведомый. На данном этапе мы с вами, как ниточка с иголочкой. Кстати, вы ведь дальше по переулку следовать изволили? Так почему бы нам не продолжить прогулку вместе? Заодно и совместить приятное с полезным.
— Хм. Почему бы и нет? Прошу! — и мы двинулись неспешным шагом вглубь переулка, оставляя по правую руку бывшее фискальное гнездо птенцов петровых. Подойдя ближе к старику, я ощутил странный запах его одеколона. Что-то подобное попадалось мне в Барселоне от каких-то арабских производителей. Супруга тогда заявила, что этот запах отдаёт мышами.
Погода продолжала радовать, летний день начинал клониться к вечеру. Лишь где-то там далеко, на северо-западе Москвы пророкотал гром, а над шпилем ближайшей высотки показался край грозового фронта. Вечерняя духота сгустилась. Я снова отметил, что старик даже не вспотел в своём откровенно осеннем наряде.
— Полагаю, у вас тысячи вопросов, Гавриил Никитич? — через минуту нашего променада спросил старик.
— Зовите меня всё-таки Гавр, Елисей Николаевич. Всё-таки вы значительно старше меня и…
— И вы подсознательно до сих пор не приняли своего пятидесятилетнего возраста? — продолжил за меня куратор.
— Так заметно? — немного резче, чем нужно, ответил я. Меня раздражал менторский тон собеседника, и его навязчивая манера подчёркивать, что он читает меня как раскрытую книгу.
— Ах, простите мне мою навязчивость, — эмиссар, в точности почувствовав мой настрой и немедленно сдал назад, — я лишь хотел, немного забегая вперёд, сказать, чтобы вы не беспокоились по поводу своей семьи. Как бы ни повернулись события, Хранителям абсолютно не нужна их гибель. Уверяю вас, они лишь используют естественный ход событий этой реальности для решения своих задач и удовлетворения лишь им известных интересов, в кои даже я, ваш покорный слуга, не посвящён до конца.