"Фантастика 2024-150". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
Она приняла меня таким, какой я есть.
На рассвете, когда я замывался в ручье, ко мне несмело, двигаясь боком, приблизился Олник. Бывший напарник зарос черной, как смола, трехнедельной бородой, в которой уже запутались какие-то сорные травы и ночная бабочка.
— Фатик, а я это…
— Ну?
— Мне приснился сон, будто я ловлю рыбу руками. Полночи ловил, ты и представить не можешь, как умаялся, эркешш махандарр! А рыба была хорошая, горная форель, она вкусная, когда ее поджарить…
Я внимательно на него посмотрел.
— О, это пророческий сон. Для женщин он означает скорую беременность.
— А для мужчин? Для гномов? Что он означает для мужчин-гномов, Фатик?
Я подумал, стряхивая капли с бровей.
— Да пожалуй, то же, Ол. При посредстве твоей бойкой супруги ты забеременеешь самым лучшим образом.
Я ушел, а он остался стоять, открыв рот.
50
Утром я выказал свои диктаторские замашки и произвел рокировку: девять говорливых принцесс на одну королеву и пару дворян из ее свиты. Таким образом, Виджи, Имоен и косорожий наследник престола перешли в мой фургон, а гарем направился к эльфийскому владыке. Квакни-как-там-его смолчал, только дрогнул острым подбородком.
А я расправил плечи: как все-таки приятно помыкать подчиненными, вы не представляете, особенно когда некоторые из этих подчиненных не вызывают у тебя ни малейшей симпатии.
Я плюхнулся на лавочку возницы и дал сигнал к отправке. Мы выкатили на дорогу. Чуть погодя на место рядом со мной скользнула точеная фигурка… Все как тогда, на Огровой Пустоши, но теперь между нами не было меча, и Виджи устроилась так, чтобы мы плотно соприкасались. Умница-красавица, покладистая, ласковая… Хотя бы на час-два-три, а большего мне и не надо. Нет, мне, конечно, нужно больше, но ведь я реалист, и понимаю, что ее не хватит надолго. Рано или поздно она взбрыкнет, и бедный старина Фатик снова огребет по самые… Не буду уточнять, по что именно.
А сейчас мне было хорошо… И вот что я вам скажу: если вы никогда не правили повозкой совместно, накрыв своими ладонями маленькие ладошки своей женщины, вы многое потеряли.
Спустя полчаса я поймал себя на том, что заливаюсь соловушкой, точно как Олник при Крессинде. Ах, женщины, что же вы делаете с мужчинами!.. Да, эта вздорная мужская особенность — говорить, говорить и говорить, когда женщина тебя слушает, и ты понимаешь, что ее интерес к твоим словам неподделен, даже если ты лепишь всякую ерунду. Ты говоришь, ибо тебя слушают, потому что ты небезразличен этой женщине, и каждое твое слово имеет для нее несомненный вес.
Меня слушали именно так. Но я не лепил чушь, а рассказывал о Дольмире:
— Самое крупное и могучее государство на Южном континенте. Жестокая монархическая деспотия на протяжении трех веков. Каргрим Тулвар, нынешний царь и мой давний знакомец, владеет жизнями всех подданных, будь то раб, купец или даже первый министр царства. К тому же царь — первосвященник Рамшеха, а значит, в его распоряжении сразу две кубышки, сиречь казны: церковная и государственная. Очень мудро придумано, должен признаться. Царь от сытой жизни разжирел. Десять лет назад он уже был до того толст, что мог возить свое брюхо перед собой на тачке. Помешан на плотских утехах, днюет и ночует в гареме. У него, слыхал я, в прошлом году был юбилей — четыреста жен. Э-э-э, гм, да! Что до рабства, то здесь оно повсеместно. Родители запросто продают своих детей, чтобы рассчитаться с долгами. Сам же Дольмир — главный центр работорговли на Южном континенте. Если увидишь существо в ошейнике — не важно, какой расы, мужчину, женщину, ребенка, знай — это невольник.
Добрая фея вздохнула:
— Рабство…
Я промолчал. Хотя на языке вертелось глупое выражение: «Такова жизнь». По размышлении мне следовало дополнить его таким образом: «Такова жизнь, какой ее захотели сделать люди».
— Сам Оракул посвящен Рамшеху Дольмирскому, и является одной из святынь этого культа. Внутри Облачного Храма проживают до сотни аколитов с монахами во главе с настоятелем… Говорят, это по-прежнему Чедаак. Девчонки, которых я вывел из Храма, здорово его пощипали, но он выжил, поскольку люди его сорта обладают исключительной плавучестью.
— Фатик…
— Да, Виджи?
— Ты сказал, что знаешь Тулвара?
Ты? Слыхали, наконец-то, без обиняков и околичностей, она назвала меня «ты»!
— Кгм… м-да… Знаю несколько больше, чем мне бы того хотелось. А царь знает меня — не с лучшей стороны. Скажем так, он навсегда запомнил мое имя благодаря одному делу.
— Фатик?
— Да, моя красавица?
— Расскажи мне о знакомстве с Тулваром… Что ты должен был сделать, что сделал и почему он знает тебя с плохой стороны?
Сделал? Гм. Лучше тебе не знать, чего я не сделал, и правильно сделал, что не сделал, хотя мне очень хотелось это сделать, да простится мне такой каламбур. Я все же честный Джарси, а не подлый отступник типа Кругеля.
Я покосился на Виджи: сидит расслабленно, не так, как обычно, волосы надежно скрыты под цветастым платком. Нос и лоб успели немного загореть — ровный оттенок светлой бронзы. Выражение лица — спокойное, умиротворенное, черт подери — счастливое! Такое лицо у нее было, когда она спала рядом со мной, мурлыча, как кошка. Бодрствуя, она редко позволяла себе расслабиться, частенько напоминая оголенный комок нервов.
И вот теперь… Если я расскажу эту историю… Мои акции, боюсь, снова упадут в ее глазах.
— Гм. Яхан… Виджи, позволь, я не стану трясти свое прошлое?
Тут же ее спина одеревенела, и она мгновенно закрылась, как делала это раньше много раз, стоило мне допустить ошибку — сказать что-то не то, или совершить скверный, по ее мнению, поступок.
Я прикусил, язык и выбранил себя в уме примерно двадцать раз.
— Прости, Виджи, я не могу сейчас рассказать!
Зря не рассказал. Ох, зря! Призраки прошлого не дремали, и мне аукнулась эта история.
Далее я вел беседу с самим собой. Виджи отгородилась незримым палисадом. В ее ровной спине я мог бы увидеть лишь собственное отражение, как в гладком мертвом зеркале. Она не уделяла и толики внимания рощам олив, деревням и храмам Рамшеха, украшенным изумительными панно из цветной мозаики. Тысячные стада одногорбых верблюдов, что выпасали орки на пустошах неподалеку Семеринды для нужд караванов, также не привлекли ее внимания. Она смотрела перед собой, как истукан.