"№Фантастика 2024-162". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
Вспомни суды инквизиции – ведь в них так часто входили волшебники; посмотри на современные маггловские тюрьмы. Посмотри на замок Азкабан. Наводнить каменные стены полчищем демонов, самых страшных из всего, что только породила тьма, запирать туда людей, заставляя жить в бесконечной муке годами, – и называть это правосудием. Подумай, Кадмина, не будет ли пытка и последующее блаженное безумие или быстрая смерть от безболезненного проклятья более гуманной, нежели такая справедливость?
Но общество
И против инстинктов толпы тоже не устоять никому. В Древнем Риме гладиаторы выходили на арену и убивали друг друга, но вздумай всесильный император, пред коим трепещет каждый, отменить эти кровавые игрища – и жаждущий зрелищ плебс(1) взбунтовался бы и смёл наимогущественнейшего властелина.
Только бездушный и жестокий правитель способен удержать власть. Справедливый, но лишь высшей справедливостью; могущий не только миловать, но и казнить. Без жестоких казней никто не посчитает милость милостью. Эти субстанции работают только на контрасте.
И если у тебя есть власть – суди, пока можешь; потому что придут другие, кто не побоится осудить тебя. Игнорируя имеющуюся у тебя силу, ты принижаешь слабых – такие материи не должны пылиться без дела, иначе слабый обозлится и заберёт твою власть, и тогда пощады от него уже не жди. Имея силу – используй её…
____________________________________________
1) Ставшая нарицательной фраза из монолога Чацкого (пьеса Александра Грибоедова «Горе от ума»).
2) Простой народ Древнего Рима.
* * *
От бесконечных размышлений над своими поступками и словами Волдеморта Гермиона и сбежала к постели больного дядюшки. Ей очень хотелось хоть чем-то помочь, оказаться по-настоящему полезной в этом гостеприимном доме. Наконец-то появилось дело, с которым действительно лучше всего могла справиться именно она.
Гермиона со свойственной ей маниакальностью взялась за выполнение ответственной миссии.
После того как Нарцисса коротко объяснила супругу необыкновенную ситуацию с известной ему ведьмой, та вступила на вахту.
Старший Малфой был очень слаб и несколько дней даже не мог разговаривать. Вспоминая его прежним, гордым и высокомерным, всегда уверенным в себе, Гермиона снова и снова ужасалась страшным последствиям Азкабана.
Ей было до боли жаль истерзанного дядюшку, столь беспомощного и несчастного сейчас. Люциус Малфой, такой, каким он стал, слишком контрастно не вписывался в несколько чопорную, снисходительно-важную атмосферу, царившую в поместье. У Гермионы сердце кровью обливалось, когда он начинал слабо бредить в забытье или сдавленно стонать, так и не приходя в сознание.
Она раз за разом вспоминала свои нечастые и недолгие встречи с дементорами. Ужасные. Каково провести в этом бесконечном кошмаре целый год? А тринадцать лет? Её мать должна быть очень сильной женщиной, раз смогла оправиться после такого.
Безумно, до жжения в глазах и горьких комков в горле хотелось помочь мистеру Малфою, поскорее поставить его на ноги. Гермиона почти не спала несколько первых дней после того, как заступила «на пост» сиделки. Она изматывала себя до полуобморочного состояния, забывая обо всём остальном – даже об Амбридж, даже о своих бесконечных сомнениях.
Гермиона неосознанно винила себя в том, что приключилось с Люциусом Малфоем. Себя и весь тот строй, который она так самоотверженно и горячо защищала, за который готова была сражаться до последней капли крови ещё так недавно.
Никто и ни за какие грехи не заслуживает многолетних бесконечных пыток. Может быть, кто-то из заключенных Азкабана был достоин даже смертной казни. Пусть. Но не такого.
Всё это было слишком ужасно, ужасно и отвратительно. Раз за разом, снова и снова молодая колдунья думала об этом и не находила оправдания для тех, кто называл себя «силами света»; кто, обвиняя других в жестокости, допускал подобные зверства, потворствовал им или просто закрывал на них глаза.
Гермиона не задумывалась над тем, почему Тёмный Лорд позволяет ей просиживать сутки у постели больного, без сна и отдыха, а между тем это не только отвлекло разум гриффиндорки от самобичевания, но и более чем надёжно подкрепило в подсознании все слова Волдеморта о безжалостной жестокости «светлой стороны», резко настроив молодую ведьму против мракоборцев и их методов борьбы с провинившимися.
Тот овеянный романтичной дымкой мученический ореол, который Лорд Волдеморт старательно ткал вокруг «непонятых и презираемых» Пожирателей Смерти в сознании Гермионы, наконец-то засиял с полной силой, ослепляя память и логику, затуманивая разум на долгие годы.
А ещё в эти дни старательного ухода и подкреплённого чувством вины бдения юная ведьма стала испытывать к старшему Малфою странные чувства: нечто большее, чем просто привязанность к человеку, о здоровье которого она так неусыпно пеклась. Она сама так и не разобралась в своих эмоциях, да и не думала о них в то время – ей просто очень хотелось, чтобы Люциус Малфой поскорее поправился, встал на ноги.
Через пару дней дядя впервые пришёл в себя в её присутствии. Было около десяти утра, и Гермиона сидела у окна, наблюдая за тем, как большой белый павлин чинно прохаживается по садовой дорожке неподалёку, когда лежащий в постели мистер Малфой окликнул её:
– Вы сильно изменились со времени нашей последней встречи.
Гермиона вздрогнула и посмотрела прямо в серые глаза своего подопечного. Больше не застланные туманной поволокой, они смотрели с насмешливым любопытством и даже издёвкой.
– Вам лучше, мистер Малфой? – дрогнувшим голосом спросила Гермиона. И тут же неуверенно поправилась: – То есть… Люциус.
Владелец поместья хмыкнул.
– Забавно слышать такие слова от вас. Ваша жизнь сильно изменилась, не так ли, мисс Грэйнджер? Или вас теперь следует называть иначе? Нарцисса говорила – но я не запомнил…