"Фантастика 2024-23".Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Обычно я всегда прохожу мимо таких компашек, стараясь ни на кого не смотреть и уж точно ни с кем не заговаривать. Конечно, не потому, что боюсь, не гопота ж какая-нибудь. Просто от «гы-гы» в спину я и в школе устаю. А если еще честнее, то основательно устал давным-давно, когда сам был подростком. Все ж таки странно, почему это в любом дворе, в любом классе всегда находится объект для острот — как правило, глупых, иногда и вовсе идиотских, для травли которого порой объединяются даже заядлые враги. Еще более странно, что и во взрослой жизни одни — лидеры, а другие — вечные аутсайдеры, если не сказать изгои, причем это очень часто идет вразрез с реальными способностями и душевными силами человека. Мне вот иногда кажется, что я способен на большее, значительно большее. Или только кажется? Вроде как самоутешение такое? Не знаю. А вообще, на что на большее-то? Вот то-то и оно!
А ведь сегодня и правда — способен. Вместо того чтобы приветственно кивнуть Егорке и проскочить вверх по лестнице, остановился, прислушался. Ритм какой-то есть, но мелодия едва уловима.
Как я в свои пятнадцать завидовал таким вот пацанам, бренчащим на гитарах в прокуренных подъездах! Особенно если среди слушателей были девчонки. Особенно одна девчонка. Но в эту компанию меня точно не приняли бы. И тогда я пошел в клуб бардовской песни, был у нас такой, действовал на общественных началах. Принимали в клуб кого угодно, лишь бы хоть какой-то слух имелся. Руководил нами дядька лет под полтинник, эдакий стареющий хиппи, миролюбивый, бестолковый и непробивной, но, однако же, ухитрившийся каким-то непостижимым образом договориться с городской администрацией — и помещение нам выделили бесплатно. На халяву, ясное дело, самый темный угол в хибаре на окраине. Ну, такие мелочи вдохновению не помеха. И мы собирались сначала два раза в неделю, потом три, со временем начали участвовать в конкурсах, правда, только местных, потому как выезд на популярные фестивали каких-никаких средств требовал. Капец подкрался, как водится, неожиданно — наша халупа со всеми ее углами вдруг перешла в собственность какой-то фирмы и превратилась в азиатского типа цеха… А ну и ладно, все равно еще год-другой, и рыхлый коллективчик наш распался бы. Доходили слухи о дальнейшей судьбе сотоварищей: один женился, детишками обзавелся, впахивает чуть не в три смены, другой в первопрестольную на заработки подался, третий спился…
Я, бывает, бренчу — так, для себя, под настроение — плохое или хорошее. Но на люди с этим не лезу. А тут вдруг как переклинило:
— Егор, дай-ка гитару.
Он посмотрел недоуменно, но спорить не стал. Если бы заспорил, у меня бы точно духу не хватило настаивать.
Наверное, это мои фантазии, но по тому, как гитара отзывается, можно многое рассказать о ее хозяине. «Общественная» гитара в нашем клубе, старушка с новенькими струнами, то кокетничала, то вредничала, но все это — слегка, и была она, по большому счету, бесхарактерной дамочкой. Гитара нашего руководителя нрав имела весьма дружелюбный и как будто бы помогала… да что там помогала! вела! Моя гитара — существо меланхоличное, но с претензиями. А вообще мы с ней неплохо понимаем друг друга. Егоркина гитара просто излучала безразличие, не агрессивное, просто… и слово-то не подберу. Может, все куда как тривиальнее — расстроена гитара, а про нрав я понапридумывал, чтобы жилось интереснее. Не дожидаясь, пока моя решимость окончательно растает, я взял аккорд.
Позабудьте про мелочи, Рюкзаки бросьте в стороны, Нам они не нужны. Доскажите про главное, Кто сказать не успел еще, Нам дорогой оставлено Полчаса тишины…Я всегда улавливал настроение слушателей — и в клубе, и на конкурсах, а тут… Легкое раздражение, что приперся какой-то чудик и поломал кайф — вот и все. Мне бы вернуть гитару Егорке да пойти по своим делам (включающим в себя ужин, просмотр любой подвернувшейся телепрограммы и переживания по поводу сегодняшних неприятностей и завтрашней взбучки), но накатило что-то такое, на идиотском упрямстве замешанное.
…Раскатилось и грохнуло Над лесами горящими. Только это, товарищи, Не стрельба и не гром. Над высокими травами Встали в рост барабанщики. Это значит — не все еще, Это значит — пройдем.И я вдруг понял, что не для них пел. Для себя. Как будто каждое слово сдвигало какой-то камушек в завалах, давным-давно образовавшихся в моем внутреннем мире… «Это значит — не все еще… Это значит — пройдем…»
Неделя, не заладившаяся с понедельника, и дальше катилась по той же расхлябанной, разбитой колее. В довершение моих неприятностей вдруг оказалось, что в этом месяце я получу рекордную для меня зарплату. Понимаю, что большинство родителей моих учеников сочло бы цифру смехотворной, однако ж я, увидев ее в расчетке, слегка обалдел от счастья. Заслуженного, между прочим, счастья. Три недели кряду пахал и за Марь Ванну, ушедшую на больничный, и за пионервожатую, уволившуюся вообще из нашей бесперспективной конторы. Знал бы я, чем это, блин, счастье обернется! Родной коллектив отреагировал не поздравлениями и дружескими пожеланиями, а завистливыми взглядами в спину и молчаливым бойкотом. Вообще-то мне к подобному отношению не привыкать (или в аутсайдерах ходить), но я наивно полагал, что бойкоты — это забава двенадцатилетних пацанов, эдаких нравственных максималистов, ан нет! Оказалось, что наши рано постаревшие и разочарованные во всем, кроме нового сериала, тетушки отнюдь не пренебрегают подобным развлечением.
Казалось бы, после шумных Алевтининых нотаций и клеймления это сущий пустяк. А чувство такое, как будто бы этим молчанием все нутро выжигается, хоть на луну вой, хоть на стенку лезь.
Ну, я и полез. Только не на стенку, а в бутылку. Не просто так полез, между прочим, а чинно, с соблюдением традиций — вечером в пятницу под бубнеж теленовостей о том, как у нас все хреново. Слился, так сказать, в единодушном порыве с народными массами. И даже зеркало перед собою поставил, потому как мое отражение, искаженное экраном телевизора, еще до употребления первой рюмки весьма смахивало на рожу удавленника. А вешаться я не собирался. На фига мучиться подобным образом, если в аптечке полно колес.
Хотя так далеко мое саморазрушение пока еще не зашло. Поэтому вместо того, чтобы взять пластиковую коробку с лекарствами, я потянулся к рюмке. Заглотив три по тридцать (ну истинный американец, блин! Настоящий ковбой… из Мухосранска…) и не опошляя священный процесс банальной закуской, я, испытав потребность в собеседнике, ухватил пульт и начал лениво щелкать по каналам в поисках чего-то жизнеутверждающего. Видят Бог и Аллах, что в этот момент я даже Петросяну был бы рад. К счастью, обошлось без Ваганыча. Кликнув дцатый по счету раз, я наткнулся на канал про экстремальные виды спорта и следующие двести граммов выкушал, отдавая каждой новой рюмкой честь то ли героям, то ли безумцам. Отчаянно им завидуя. Когда количество выпитого зашкалило за триста граммов чистого продукта, пошел ролик про отчаянных школьников — последователей киношных ямакаси. Еще пару рюмок я с удовольствием следил за их кульбитами, а потом вспомнил оторви-голов из восьмого «А». Тех самых, что со школьной крыши сигали. Эх! Сейчас бы их мне да под горячую руку! Ух, я бы им! Услышав бравурную реплику, мое самосознание презрительно фыркнуло, язвительно ухмыльнулось и констатировало, что тогда бы восьмиклашки мне б и наваляли… А фигли пьяному чудику люлей не навешать? Или просто — спрыгнули бы и смотались. А чего? Они ж прекрасно понимали, что я вдогон за ними ни за что не прыгну. Или спрыгну?
Эта мысль закусила меня настолько, что последующие полчаса я провел в душевных терзаниях и даже водки выпил всего пару рюмок. В конце концов, устав безрезультатно ломать голову, я встал из-за стола и поперся на улицу. Может, для того, чтобы уж точно сломать голову, в самом прямом смысле слова. Да, и бутылку с собой прихватил. А чего? Вечерок отнюдь не майский, до школы — полчаса пехом, всяко-разно чуток протрезвею, а в бутылочке, в родимой, еще добрых сто граммов плещется. Как раз «наркомовская» доза для храбрости.
Сторож Василич не дремал. Он у нас старик сознательный. Все ж таки правильная была мысль — показаться ему в окошко, а не шариться по территории, аки тать в нощи. А то ведь Василич — дед мнительный, нажмет на тревожную кнопку, и тогда мне уж точно небо с овчинку покажется. Настолько далеко мой основательно подогретый спиртным героизм не простирается.
— Алик, чевой-то ты? — заботливо поинтересовался Василич, выглядывая из дверей. — Забыл чево?
— Гуляю, — ляпнул я первое, что пришло в голову. Да и правда, что ее по пустякам ломать-то буду, когда глобальное грядет?
— Соскучился, что ли, по работе? — хохотнул Василич. — Так заходи, гостем будешь, я тебя чаем напою.
Вот чего-чего, а чаю я точно не хотел.
— Нет, спасибо. Я еще погуляю.
— Ну, погуляй, — покладисто кивнул сторож. Прикрыл дверь, через мгновение выглянул снова: — Алик, у тебя точно все в порядке?
— В полном! — заверил я.
Все-таки правду говорят, что наш человек крепок задним умом. И предусмотрительность у него весьма специфическая. Уж не знаю, как и на чем завхоз спешно вывез кучу листьев, но от нее не осталось ни листочка. А вот убрать уныло подпирающие стенку списанные стулья никто так и не догадался. Так что взобраться на нижнюю ступеньку пожарной лестницы было несложно… Точнее, я думал, что несложно. Избранный мною для этой благородной цели стул был заэксплуатирован до состояния трухи, каким-то чудом сохраняющей форму стула. Пришлось испытывать на крепость второй, третий… И только четвертый любезно согласился меня поддержать — физически и морально.