"Фантастика 2024-76". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
Он топтался по моим сломанным надеждам, а это все равно, что каждый день расковыривать незаживающие раны. Мне надоело верить, ждать, надеяться, сталкиваться каждый раз с реальностью, злиться… Факт в том, что я не могу его простить за те три года ужаса, в который он меня погрузил.
У тебя был выбор, Эмиль. Ты мог не распускать руки, мог поговорить, успокоить меня. Чего ты теперь хочешь? Хватит, перестань, не мучай. Отстань, если любишь.
– Быть со мной ты не хочешь, – заключил он. – Твой план не удался. Зачем же ты пришла?
Переход
был таким внезапным, что стало больно почти физически. Я не этого хотела, когда кричала – не его безразличия, я хотела, чтобы он меня утешил.– Думаю, что Лариса пожиратель, – слабо сказала я. – У меня ее кровь. Выпей, и узнаем точно.
– Я не подопытная крыса, – отрезал он. – Предложи Андрею.
– Если нет, ничего не случится, – я опустилась на колени и расстегнула сумку. Эмиль смотрел, как я вынимаю изо льда бутылку и обтираю подолом рубашки запотевшие бока. – А если да, то разве не в этом был план? Тебе это поможет.
Я открутила пробку и протянула бутылку, почти полную красной вязкой жидкости.
– Я не хочу стать психом, как Андрей. Терять контроль и не помнить себя? Яна, мне это не нужно. Ты не думала, что из-за этой крови он свихнулся, когда завязал?
– Зато ты можешь стать сильнее, – возразила я, хотя его слова остудили пыл.
– Я ему не верю.
Бутылка показалась слишком тяжелой, и я пристроила ее на столе. Андрей мучился, это правда. Может быть, все его странности – последствия, и добровольно не каждый полезет в черный ящик, в котором неизвестно чего больше: выгоды или потерь.
А еще Андрей мог меня обмануть или недоговорить что-то, как всегда.
Я понимала: Эмиль не хочет рисковать. Но сейчас он немного не в той ситуации, чтобы выбирать.
У меня был способ заставить его пойти на что угодно, только нечестный… И я безумно не хотела его использовать – ранить в больное место, чтобы заставить делать то, чему он противится.
– А знаешь, Эмиль, – я сглотнула, борясь со спазмом в горле. – Будь ты сильнее тогда, ты бы помог мне, а не смотрел.
Он пораженно застыл – не поверил своим ушам. Я хотела сказать это безразлично, как говорят о погоде, но к концу фразы у меня задрожал голос, губы, а потом затрясло все тело от дикого напряжения в мышцах. Самая большая обида в жизни, самая острая боль – сильнее, чем у него.
– Не надо, – попросил он.
Но он заслуживал обвинений – и я его обвиняла.
– Другим рассказывай о себе сказки! – крикнула я, глаза уже щипало от слез. – Это перед ними ты крутой и сильный, никто не знает, чего это стоило мне! Как мне из-за тебя досталось!
– Замолчи! – Эмиль ощерился, расправив плечи. – Всю жизнь будешь напоминать? Чего ты хочешь, каких оправданий?
Лицо стало брезгливо-уставшим – уголки губ опустились, словно он вспоминал неприятное. Затем он навис над столом, залпом осушил бутылку и пустую швырнул обратно. Она подпрыгнула, перекатываясь.
– Надоело, – Эмиль запустил напряженные пальцы в волосы. – Довольна? Это лучше, чем бегать.
Он ответил моими же словами. Или за годы мы так сроднились, что мыслим и говорим одинаково. Мой бывший муж ради цели готов на всё – на неоправданный риск тоже.
После правды, брошенной ему в лицо, я чувствовала себя обессиленной. Ничто так не раздавит, как откровенность и старые обиды. Можно делать вид, что это совсем-совсем не трогает, но ведь это ложь. Я вспомнила, сказала вслух, теперь это будет меня грызть. Когда делаешь вид, что кошмара не существует, как-то легче…
Я не заметила, как Эмиль оказался рядом. Он притянул меня к себе, и я скованно уткнулась ему в грудь. От него пахло как всегда – достатком, это особый запах благополучной жизни, обман в его случае. Я знала темные закоулки его души, благополучие там не ночевало.
Хотела уязвить его, а получилось, ударила по себе. У нас общая боль, все попытки зацепить возвращаются. Это было подло с моей стороны, нечестно, это удар ниже пояса. Но что бы ни случилось дальше, я всегда буду помнить, что он рискнул из-за того, что каждую ночь слышит мои крики. Из-за того, что был слишком слаб.
Мы долго так стояли, Эмиль тяжело дышал и перебирал мои волосы на затылке. Я гладила его по спине, просунув руки под пиджак, пока через тонкую ткань сорочки не ощутила, какой он горячий.
– Что с тобой? – я запрокинула голову, изучая лицо, изможденное первыми признаками лихорадки.
На лбу и висках выступил пот, сжатые в белую нитку губы дрожали, словно Эмиль терпел боль.
– Тебе плохо? – нахмурилась я.
Глаза стали мутными, с поволокой. Наконец, Эмиль расслабил губы, судорожно выдыхая.
– Яна… – еле выдавил он. – Я умираю…
Эмиль резко отпустил меня и оперся рукой на стол. По телу прошла дрожь – сверху вниз, напряженная рука затряслась. Задержав дыхание, он слепо смотрел в пол, сосредоточившись на ощущениях. Чтобы так внезапно выпасть из реальности боль должна быть чудовищной.
– Эмиль? – он не заметил, когда я положила руку на спину. С виска поползла капля пота, он резко вдохнул и опять задержал дыхание. – Что происходит?
– Ломка… Только сильнее, – выдавил он между вдохами.
О ломке Андрей не предупреждал. Что это значит? Я была права и Лариса пожиратель, или у него внезапный отходняк после дозы? Я заглянула Эмилю в глаза: зрачки увеличивались, постепенно «съедая» радужку.
– Пойдем, ляжешь, – я обхватила его поперек груди. – Я позвоню Андрею… Спрошу.
– Нет! – зарычал Эмиль. – Не звони…
Путаясь в незнакомой квартире, я отвела его в комнату и задернула шторы. Помогла лечь и встала на колени рядом с кроватью, касаясь горячей щеки.
Ему становилось хуже: он стонал, не сдерживаясь. Обхватил плечи руками, вдавливая пальцы – ему куда-то нужно деть дурь от боли. Это походило на первую ломку, только мощнее.