"Фантастика 2024-9". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
Происходящее считалось упрощенной версией проверки, ибо мы находились на дополнительном пункте наблюдения за заключенными. Чтобы попасть к самим узникам или хотя бы узнать, где они расположены, моего доступа не хватало. Собственно, как и ко многим другим данным.
Увеличив одно из изображений, удалось в деталях рассмотреть четыре голые бетонные стены, стул в центре, к которому и прикован до сих пор бесчувственный «пылающий старпёр». Умытый и переодетый, скованный по рукам и ногам, подключённый к куче датчиков, провода от которых уходили куда-то вглубь стен, плюс с воткнутыми в вены капельницами. Внутри могло быть всё что угодно: от укрепляющего
Антураж дополняла картина за бронированным стеклом, которое открывалось удалённо. Произведение искусства выступало в роли двери, ибо допросная находилась в отрыве от базы, где-то на глубине десятков километров в скальной породе в глубине скальной породы, чтобы допрашиваемым было сложнее использовать воплощения. Если бы заключённый пробовал сбежать, взрывчатки вокруг камеры вполне хватило бы на то, чтобы сравнять с землей целый квартал. Мир картины — лабиринт, преодолевать который можно почти бесконечно. При попытке побега изображение-вход уничтожалось. Да и выход картины тоже охранялся.
Хотя, по-настоящему сильных творцов или людей с уникальными способностями так легко не сдержать. Не запирать же геоманта под землёй? Или мастера зеркал рядом с отражающей поверхностью? Для них у Критиков имелись особые апартаменты. Усиленных камер имелось всего три, ибо защитные меры подбирались для каждого заключённого индивидуально. И судьба этих «особых» узников была не завидна: после следственных действий и признания вины или выдачи статуса «особо опасен» единственным вариантом конца оставалась казнь. Без жалости. Чёрный месяц научил, что порой не стоит рисковать.
Что-то я отвлёкся, уважаемый читатель. Голограмма Мисс Спектр выгнула бровь, мягко намекая на степень разочарования моей неподготовленностью и бесполезной тратой драгоценного начальственного времени. Можно подумать, это не она мне позвонила! И я был бы рад вколоть что-то старпёру для ускорения пробуждения, но моего доступа хватало лишь для включения и выключения камер, а также звука.
— Транслирую, — разбил тишину голос Глагола, как всегда лаконичный и максимально своевременный.
Вместе со словом Глагола наруч создал голограмму не только мисс Спектр, но и напарника, а после и местности вокруг него. Пейзаж получился чуть просвечивающий, но довольно чёткий и красочный. Чёрт, это не личный девайс, а какой-то проходной двор! Нужно у Артефактора обновить прошивку системы безопасности.
Зато теперь мы во всей красе сумели различить дымящие развалины деревянного дома, от которого остались лишь чёрные, не прогоревшие балки да обугленная каменная печь по центру с растрескавшимися от жара кирпичами. До меня запоздало дошло, откуда исходили облака дыма, которые я видел на окраине посёлка во время падения.
— Глагол, только не говори, что последние полчаса ты любовался на эти развалины, — мисс Спектр уточнила это вежливо, но чуть отстранённо. — Я надеялась, что хотя бы ты не поддашься раздолбайству Несуществующего. Не разочаровывай меня.
— Брауни, реконструкция, — новая команда Глагола.
Пейзаж начал двигаться, словно кинопленка, в обратную сторону: на месте углей и обломках вспыхнуло пламя. Вот пламя сократилось всего до трёх очагов: факела на деревянной крыше веранды, ещё одного в доме у разломанного окна и разбитой о стену бутылки зажигательной смести. Вот на место встала выбитая дверь, а тени людей вошли и вышли из здания спинами вперёд. На этом проекция остановилась.
На голограмму сожжённого дома наложилась проекция целой версии строения. Местами чуть более чёткая, местами крайне расплывчатая — похоже, так показывалась достоверность нахождения и формы того или иного объекта в том или ином месте.
Брауни — питомица Глагола — не переставала удивлять. Я работаю с напарником почти месяц, а о новых способностях кибер-змейки узнаю с завидной периодичностью. Фениксу бы брать с неё пример… Или моему наручу. Тот явственно нагрелся, не выдерживая поток данных.
Глагол без лишних комментариев прогуливался по воссозданному дому, позволяя нам осмотреться. Если верить проекции, то это было стандартное жильё пенсионерки со средним достатком и уютными советскими замашками: югославская стенка и прочая мебель прошлой эпохи, но при этом ухоженная и чистенькая, даже накрытая вязанными кружевными салфеточками. Однако в комнатах вещи не только старушки, но и молодой женщины, любящей пощеголять красивыми нарядами. Кроме вазочки с конфетами на одном из столов находились и книги, которые воссоздать Брауни не смогла. Вот только рядом лежали очень размытые тетради. В той же комнате чётко отображались несколько системных блоков, соединённых в локальную сеть с выводом данных на пару широкоформатных экранов — это на фоне оплавленной горки пластика и металла в реальности Глагола. Очевидно, все это принадлежало внучке, которую пытались сжечь.
— М-м-м… — сквозь созерцательную задумчивость донеслось до нас. Я вздрогнул и заозирался. — М-м-м… — повторилось, и только со второго раза я понял, что звук идёт из реальности от экрана, на котором показывался пылающий старпёр.
Дед священник соизволил прийти в себя и теперь пытался хоть как-то двинуться и вновь обрести голос. Челюсть старика двигалась с трудом, похоже, немного свернутая на бок кибер-бабкой.
Глава 2
Или почему опасно возвращаться из командировок? (часть 2)
— Што вы творите, окаянные? Отпуштите меня! Отпуштите, кто бы ни были! Я шеловек боший! — пленник пытался кричать, но получалось скомкано и шамкающе.
Слушать проповеди, а тем более проклятья не имелось ни малейшего желания. Того и гляди подхватишь на ауру какую-нибудь заразу, потом замучаешься избавляться. Потому я припечатал во всю мощность громкоговорителей:
— Внимание, вы задержаны Критиками за отсутствия наруча, превышение полномочий по использованию Веры и временную одержимость. Вы находитесь в камере временного содержания. До окончания проведения расследования и вашего лечения от одержимости вы не сможете покинуть данную камеру. О вашем местоположении не будет известно никому. Вы не сможете ни с кем связаться.
— Да как ше так?.. — дед выглядел растерянно, но всё ещё пытался возмущаться. — Да, што ше я такого сделал? Это проишвол! Вы не имеете права! Я буду шаловаться! Я ше слушитель Бога! Я ше только блюду шиштоту душ своих прихошан…
Я игнорировал этот лепет. Ещё работая Редактором Веры, я привык слушать, как задержанные взывают к своим правам, матерятся, угрожают, плачут и кучей других способов пытаются разжалобить служителей Веры. Вот только в отличие от обычных преступников, попавшие под власть Веры теряют все права. Спасение — опционально и по возможности. Уничтожение — стандартное решение. После Чёрного месяца никакой жалости.