Фантазия для винтовки с оптическим прицелом
Шрифт:
Открываю дверцу и небрежно приземляюсь на сиденье рядом с водителем. Он окидывает меня спокойным, скучающим взглядом, возможно, немного презрительным, но не более того. Отлично! Значит, мое фото получили только оперативные сотрудники. Что ж, вполне логично.
Дверца почти беззвучно захлопывается.
– Поехали, – командую я.
– Куда?
– Сначала прямо, до пересечения с 72-й, потом я скажу.
– А ты уверен, что у тебя хватит денег, чтобы расплатиться?
– Мне не понадобятся деньги, – признаюсь я, приковывая
Губы водителя вздрагивают, он недоверчиво касается их пальцами. Как слепой.
– И знаешь, что самое обидное?..
Водитель не знал. Думаю, сейчас он едва ли сумел бы вспомнить даже последние шесть цифр своего имени.
Я не стал добивать его. Просто перетащил его огромную тушу на пол, за спинку сиденья, чтобы не мешала. А еще – чтобы не видеть в зеркале заднего вида его лицо с застывшим на нем выражением гипертрофированного удовольствия.
Пусть лучше в нем отражаются машины преследователей. Не знаю, сколько их точно, мне пока видно только три.
Сзади смертельно раненым вепрем взвывает первая сирена. Почти одновременно начинает мигать красный огонек вызова на пульте внутренней связи.
Места для сомнений не осталось: за меня взялись всерьез. Путеводитель врет: дорога в ад вымощена серьезными намерениями. Вот она.
Поворот направо заблокирован двумя намертво сцепившимися бульдозерами. Танго.
Случайная авария или меня целенаправленно пытаются отрезать от центра города? В таком случае моя гипотеза может оказаться не такой уж сумасшедшей. Посмотрим…
Жаль, что я так и не научился по-человечески водить машину. Пока меня спасает узкая дорога и непрерывный поток встречных машин – ни поравняться, ни обогнать. Но что будет после выезда на 37-ю с ее шестиполосной магистралью?
И почему они не стреляют?
Резкий удар в затылок. Пунктирная разделительная линия сливается в сплошную. Капля жидкости стекает вниз по ремню безопасности. Слезы? Кровь? Неважно… Соль.
Цепкие толстые пальцы смыкаются на горле, начинают неумело, но очень старательно душить. Зеркальце отражает половину перекошенной яростью физиономии.
Обычный шок, не более того. От него редко умирают.
Дорога бесстыдно виляет влево. Одной рукой продолжаю удерживать руль, выправляя машину, другой пытаюсь разжать чужие пальцы, один за другим. Этот мышонок в норке сидит… Этот мышонок в поле бежит… Этот… мышонок зерно… оо-о! Нет, бесполезно!
– Самое обидное, – хриплю я из последних сил, – что даже когда мне развязали руки, я не смог… не нашел в себе сил… или ненависти, чтобы убить этих ублюдков.
Запоздалый выстрел проставляет последнюю точку. Гул в голове все равно перекрывает звон осколков разбитого заднего стекла.
Будем считать, что водителя убила случайная пуля. Так проще.
Хватка мертвеет, ослабевает, пальцы разжимаются. Воздух.
Еще несколько пуль пытаются воспроизвести мой силуэт трещинками на лобовом стекле. Падаю вправо, растекаюсь по сиденью, левая рука срослась с рулем. Симбиоз.
Видимость отрицательная. Если дорога сейчас уйдет в сторону, мне с ней не по пути.
В нескольких сантиметрах от лица призывно мерцает красный огонек. Глаз Бога? Снимаю трубку, прижимаю к уху плечом. Чего-то не хватает. Правый кулак врезается в пластмассовую панель пульта. Выбиты пальцы. Прием.
– …спетчерская! – трубка разрождается чьим-то голосом.
– Алло! Это говорит… – Сейчас! Что за милая привычка писать свои инициалы на подошвах ботинок. – Говорит два три два четыре четыре пять, водитель машины.
– Почему не отвечали на вызов?
– Были проблемы, – стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно. – У меня есть срочное сообщение для всех сотрудников, участвующих в операции.
– Секунду, – и раз, и два, и три, и четыре, и пять, скоро должен быть поворот. – Говорите.
– Они все меня слышат?
– Говорите.
– Спасибо…
Зубами отгрызаю пуговицу от левого рукава рубашки, отделяю отчетливо дрожащую руку от руля.
– Коллеги, у меня есть для вас важное сообщение. Это случилось в два часа пополудни, семнадцатого числа второго месяца года…
Авангард преследования – две ближайшие ко мне машины – теряют управление, пронзают реальность надсадным скрипом тормозов, сталкиваются, сплетаются в прощальном объятье. Одна из них трижды переворачивается в воздухе и взрывается, перегородив своими останками магистраль.
Некоторые из оставшихся успевают затормозить.
За моей спиной одна за другой удовлетворенно замолкают сирены.
Еще несколько взрывов – оранжевые цветки пламени в ореоле неестественно черного дыма. Красиво.
Дорожным рабочим завтра будет, чем заняться. Если, конечно, оно наступит для них – завтра.
Или я ошибался с самого начала, или у меня есть всего 37 минут на решение всех вопросов, проблем, судеб. Аз есмь?
Сворачиваю на 147-ю, перестраиваюсь в чрезвычайный ряд и включаю сирену.
С некоторых пор меня непреодолимо тянет к центру города.
Плохо дело! Не помню, как зовут этого тощего очкарика, узурпировавшего мое обычное место рядом с Семнадцатым, кажется, что-то четное из третьей сотни, а вот то, что он из внутренних расследований – это точно. Если он явился по мою душу, тогда дело дрянь. Самая дрянная дрянь!
Осторожность – мой образ жизни. Осторожность – мой способ выживания. Осторожность – мой девиз. Удвоенная, утроенная осторожность. Ом? Так, кажется, принято говорить?