Фантограф. Русский фантастический № 2. 2014
Шрифт:
Правила игры были просты и известны мне с детства. Надень красное. Явись на место. Жди знака. Я решила не медлить.
Длинный подземный переход как всегда был почти не освещён. Вдали одиноко мигала вывеска цветочного киоска, будто маяк. Спасение? Ха… Не поверила ни на секунду. Взрослею, наверное. Хотя с виду не скажешь: нелепый красный плащ с капюшоном, в руках — корзинка, на голове — алый ободок с уродским бантом. Люди оглядывались, а черноволосый коротышка в жёлтых очках даже сфотографировал на телефон, прошептав
У выхода из перехода, прямо на лестнице, стояла низенькая пухлая девочка в плотно застёгнутой куртке и раздавала листовки. От неё несло дешёвыми духами и жареной картошкой, собакой, а ещё живой и сочной плотью, манящей и очень аппетитной…
— Это твоё. — Девочка схватила меня за рукав и проворно сунула листовку.
Яркий заголовок вопил: «Иди. Беги. Спеши». Внизу мелким шрифтом: «Понадобится ещё больше печенья». Я улыбнулась девочке, отогнала кровожадные мысли и вышла в город.
К несчастью, есть вещи более навязчивые, чем мысли. Это запахи. Тысячи запахов, рассыпанных вокруг. Неуловимых, скользящих. От них нельзя избавиться или спрятаться. Они издеваются, зовут. Будят во мне что-то страшное, ненасытное. Или просто выдают чужие секреты, как сегодня утром, у мамы. У неё на работе пахло обыкновенно — смесью из тягостного ожидания, плохих новостей и дезинфицирующего раствора. Я пыталась сосредоточиться, но в этой унылой медлаборатории даже взгляду было не за что зацепиться. Разве за тень, ползущую со стены на потолок.
— Догадываешься, зачем ты здесь? — важно спросила мама и откинулась на спинку белого кресла.
— Немного. — Я поёрзала на жестком стуле, чувствуя себя беззащитной девочкой, которой злая тетя сейчас уколет пальчик. Правда, на этот раз парой капель крови не отделаться. — Кто-то опять откусил больше, чем мог проглотить?
— Не дерзи, — равнодушно процедила она.
— Ты меня куда-то отправляешь?
— В Ревт.
В воздухе разлился давящий липкий душок. Вот и он: страх, собственной персоной. Я учуяла его раньше, чем поняла, что испугалась. Похоже, мама не шутит. Нет, таким тоном определённо не шутят. Таким тоном требуют принадлежащее по праву.
— А надо? Может, кто-нибудь другой? — Голос мой звучал неуверенно. Ужасно хотелось по-щенячьи поджать хвост, забиться под стол и сделать вид, что меня тут нет. Так уж вышло: я — лишний ребенок в семье. Первый, неудачный, нежеланный. Что бы я ни делала, маминой любви была недостойна. Поэтому удивилась её приглашению и приехала сразу.
— Пойдёшь ты, — категорично заявила мама. — Я решила, и точка.
— Почему именно я?
— Ты должна мне.
— Свою жизнь?
— Не драматизируй, тебе не идёт.
Повеяло безысходностью. Наверное, так пахнут чернила, которыми подписывают смертные приговоры. Кропотливо выводят буковку за буковкой. Ровно
Я опустила глаза и уставилась на мамин стол. Раньше я любила рассматривать все эти бланки и пробирки, с наклейками на боках и разноцветными крышечками. Красные, жёлтые, фиолетовые — они казались мозаикой, выложенной скучными полосками. Хотелось поменять пробирки местами, выставить каким-нибудь занятным узором, а мама била меня по рукам и велела сидеть тихо.
Конечно, если кем и жертвовать, то мной. Без вариантов. Не вернусь — не жалко. Но, быть может, я смогу? Вдруг справлюсь? Докажу маме, что я не просто фон с семейных фотографий, пятно на безупречной репутации, ошибка молодости. И возможно, тогда она наконец-то…
— Что нужно делать?
Мама, не без моей помощи, извлекла из недр шкафа круглую наглухо закрытую корзинку из лозы. И проинструктировала:
— У неё там крайняя улица, называется Полевая. Это в лесу, за речкой. Найдёшь домик на опушке. Передашь бабушке. Ей сейчас не очень хорошо.
— Что её так мучает? — поинтересовалась я.
— Голод.
Бабушку я не видела с детства. Давным-давно, весной, она переехала от нас в Ревт, со всем имуществом — с тех пор ни слова. На Новый год и то не звонит.
— А там что? — Я кивнула на корзинку, благоухающую свежей выпечкой. — Неужели пирожки?
— Лучше тебе не знать, — серьёзно ответила мама.
— А что мне нужно знать?
— Держись дороги, там безопаснее.
Мама даже обняла меня на прощанье. Правда, вяло, почти безразлично. Так не прощаются с теми, кого надеются ещё раз увидеть.
И я оказалась здесь. Переход вывел к торговым палаткам: газеты, бижутерия, одежда, сумки… О, кондитерская! Десятки сдобных существ уставились на меня с тарелок и подносов. В заляпанном стекле мелькнуло моё отражение.
Я шагнула в портал, растворяясь в гостеприимной витрине. Подул ветер. Сильный и терпкий, с ароматом корицы и ванили. Печенье вздрогнуло, расступилось, кексы вжались в угол. Лампочки неприветливо мигнули, затрещали и погасли.
Вокруг меня был колючий воздух, пропитанный опасностью. Под ногами поле. Тёмное и топкое — спутанная узлами осклизлая трава. Вместо неба — туго натянутый мрак.
У самого лица пролетела белая бабочка. Крылья её напоминали лезвия и выглядели угрожающе. Я спешно пригнулась. В траве мелькнул крошечный огонёк, за считаные секунды он превратился в воронку, внутри которой что-то отчаянно визжало и скреблось. Я прислушалась к запахам и понеслась к еле заметной дороге. Гравий под ногами скрипел и хрустел пронзительно, поросшая всякой цепучей дрянью дорожка петляла между вросших в землю валунов. На один из них вскарабкалась маленькая крыса.
— Как зовут тебя, мышка? — спросила я, не очень и надеясь на ответ.