Фантом банановой диеты
Шрифт:
– У нас, дорогой…
– У меня!
– Тогда я обо всем расскажу твоему деду! – заявила Ирина Аркадьевна. – Это его картина, он наследник своей жены.
Профессор не успел ничего ответить, как в холле распахнулась входная дверь и послышались тяжелые шаги.
– Кстати, о женах, – досадливо пробормотал Андрей. – Совсем забыл.
Весь дверной проем гостиной заняла тучная фигура Изольды, отмучившейся час в автомобиле сыщика. Ее узкие бегающие глазки моментально вычислили мужа и остановились на Воеводине.
– Суслик! Вот ты где, мой суслик! А это я, твой бегемотик!
Изольда кинулась на Воеводина.
– Суслик? – замерла Анастасия. – Как интересно! А кем он вам приходится?
– Кем? Мужем! – обрадованно ответила Изольда, повисая на груди растерянного Воеводина.
– А это, – продолжала радостно Анастасия, указывая на Ирину, – его сестра?
– Ничего подобного. – Изольда чмокнула мужа в нос. – Слава создателю, он круглый сирота.
– Тогда, – продолжила выдвигать версии Воронцова, – она его любовница!
– Да, – Ирина гордо тряхнула шикарной шевелюрой, – я его любовница. И это мой суслик! То есть мой мужчина.
– Я не суслик, – пробормотал Воеводин, останавливая взгляд на пораженной в самое сердце Звонаревой, – я осел!
– Зверинец какой-то, – нахмурился профессор и вышел из комнаты.
Пока дамы под громкое ржание супругов Воронцовых делили Воеводина, Маша помогала Горюнову избавиться от пейзажа на шее. Снимая картину, она на всякий случай послюнила палец и потерла им по полотну. Горько вздохнув, откинула фалыпак в сторону.
– Ничего, – пробормотал Горюнов, – в следующий раз нам обязательно повезет. Еще остались ненайденными акции Газпрома.
Ему понравилась идея следующего раза.
– Только не в этом доме, – шепнула Суркова. «И не с тобой», – коварно подумала про себя.
Довольный произведенным эффектом, Туровский подсел к Алле.
– Он действительно ее муж, – сказал Андрей, – она дала мне его фотографию и попросила найти.
– А мне это не интересно, – хмыкнула Алла.
А что она могла сказать? Хотя, прислушавшись к своему внутреннему голосу, поняла, что сказала правду.
– Тогда я принесу тебе подарок! – встрепенулся Туровский, вскочил и выбежал.
Алла растерянно проводила его глазами. Оставаться в гостиной, где все спорили, делили любовников и мужей, хохотали, бросались копиями, ей не хотелось. Да и нужно было подумать, как отреагировать на то, что принесет Андрей. Скорее всего, она зажмурилась от радости, это будет бархатная коробочка, следом за которой последуют признание и предложение. Но она к этому совершенно не готова. Только что пережила такую драму! Впрочем, а почему бы и нет?
Алла вышла в холл. Дверь в кабинет профессора была открыта. Дядя ее позвал.
– Вот, – протянул конверт угрюмый Иван Иванович, – это деньги. Достаточная сумма для того, чтобы встать на ноги. Я буду тебе помогать и дальше. Ты одна у меня осталась. Иди! Завтра можешь уезжать, если захочешь.
– А ты чего хочешь, дядя?
– Я хочу, чтобы ты осталась.
Алла кивнула и улыбнулась. Придется остаться, раз ее просит близкий, родной человек, который тоже получил удар в самое сердце. Алла вышла из кабинета с мыслью, что нужно помочь ему, успокоить, посочувствовать…
– А! – В холл со двора забежал Туровский… с коробочкой в руках.
Только Алла сразу поняла, что это была не та самая бархатная коробочка. Это была большая коробка. Улыбающийся Туровский торжественно ее открыл, и Алла увидела новые ушастые розовые тапочки. Несмотря на неоправданные надежды, ее настроение явно улучшилось.
– Это мне?!
– Тебе, малыш, чтобы ноги не мерзли!
И Туровский поцеловал ее в раскрасневшуюся щеку.
Ничего, подумала Алла Звонарева, все еще впереди. Главное, что теперь она уверена не только в этом. Она уверена в себе! А для любой настоящей женщины именно это главное.
Эпилог
В краеведческом музее провинциального городка Верхнерюпинска готовились к празднику живописи загодя. Такое единственное в своем роде событие взволновало местную интеллигенцию, не привыкшую к разнообразию. Газета в статье с броским заголовком призывала жителей прийти к музею, там же грозились снять два хора народной песни и сплясать воспитанники Верхнерюпинской школы искусств. Даже глава города, обычно не вылезающий из заграничных вояжей, пообещал в этот день торжественно перерезать ленточку.
И вот чудесный день наступил. Работники музея, три милые пожилые дамы, по очереди бегали на улицу, высматривая дорогих гостей. Наконец те прибыли с небольшим опозданием.
Из остановившегося возле обшарпанного музейного крыльца автомобиля выскочил Андрей Туровский, помог выбраться Алле Звонаревой и профессору Ображенскому, все вместе вытащили деда Ивана Терентьевича. Собравшиеся у здания музея на торжественное мероприятие верхнерюпинцы радостно зааплодировали.
– Родные люди, – счастливо повторял Иван Терентьевич, оглядывая толпу, – малая Родина! Все, кто остался в живых!
– Расстрелы давно прекратились, – на всякий случай шепотом напомнил деду профессор.
– Спасибо! Спасибо! Добро пожаловать! – кричал народ.
– А я-то как рад! – признавался Иван Терентьевич, семеня под руку с профессором Ображенским. – А как была бы рада моя Мотечка! Нет, она не была бы рада, моя Матильда…
Гостей торжественно провели в большой светлый зал, где среди лаптей, онучей, прялок и древних деревянных корыт гордо висела картина великого художника «Майский полдень под Москвою», переливающиеся красками поля, реки и склонившаяся к самой воде плакучая ива.