Фантом
Шрифт:
– Старая ведьма, – произнесла Валя тихо, – я сегодня стирала, так она целый час стояла за спиной и орала, что я все испортила в доме. А до меня, блин, тут была чистота и порядок!
Диме показалось, что Валины черты искажаются, превращаясь в жуткую маску. Как же ему опротивели эти бесконечные, бессмысленные разговоры об одном и том же!.. …Дальше так продолжаться не может! Я не в состоянии выдерживать этой изощренной ежедневной пытки!.. А с другой стороны, откуда мне знать, что сделает в подобной ситуации какая-нибудь
Поскольку ответа не было, он избрал философский вариант:
– Неизвестно, какими мы будем в старости.
– Это да, – Валя, наконец, оторвалась от вязания, – лучше уж до такого не доживать… но все равно, я ж не виновата, что она такая старая. Я-то еще молодая и хочу жить нормально.
Дима был очень благодарен жене, что та не кричит, не срывается в истерику и, главное, не плачет. Осторожно положил руку на ее колено.
– Никто не знает, кому до чего суждено дожить. Как этот дом. Стоит, а завтра вдруг рухнет, несмотря на свои стены в три кирпича. Что мы тогда будем делать? Сейчас, говоришь, все плохо, а тогда как будет?
– Дим, прости меня – ты опять будешь психовать, но, по мне, лучше б он рухнул. Нам с тобой проще было б.
Дима вздохнул, зная, что спорить бесполезно, а ругаться и выяснять отношения, не было никакого желания.
– Пойду, съем чего-нибудь, – встав, он вышел из зарослей.
– Подожди, довяжу рядок и разогрею. У нас все есть…
– Димочка, – бабка, еще стоявшая на крыльце, улыбнулась страшной беззубой улыбкой, – ты колбаски не принес?
– Забыл. Хочешь, схожу?
– Завтра, – она махнула рукой, – лучше зайди ко мне, расскажи что-нибудь.
– Пообедаю и зайду.
– Ну, кушай-кушай, – когда Дима проходил мимо, бабка похлопала его по спине (со своего роста она уже не могла дотянуться до его плеча).
Войдя в прохладный полумрак коридора, Дима почувствовал прилив сил и бодрости. Все, что осталось за этими толстыми стенами – и жена, и бабка, и Ира, и даже плиты стали казаться мелкими и неинтересными, не стоящими того, чтоб тратить на них жизненные силы.
Пока шел Валин любимый сериал, Дима зашел к бабке. Она склонилась над столом, при тусклом свете лампы перебирая какие-то листки. Бледные карандашные записи почти стерлись, но она все равно пыталась читать, водя пальцем по бумаге.
– Что ты тут делаешь? – спросил Дима.
– Это письма, – она подняла голову, подслеповато озираясь, и, наконец, поняла, откуда доносится голос. Обернулась, – заметки всякие. Мне это интересно, понимаешь?
– Понимаю, – он представил, каково вспоминать молодость, когда тебе за девяносто, и ты уже не можешь нормально перемещаться, есть, пить, а скоро и дышать не сможешь… Погладил ее грязные растрепанные волосы, и она вдруг ловко схватив его руку, прижала ее к своей холодной щеке.
– Я скоро умру, – произнесла она спокойно, – и дом останется тебе. Ты принадлежишь ему.
– Не понял, я – ему или он – мне?
– Он –
– Ладно, – Дима резко вырвал руку, почувствовав, что через этот контакт, будто вливается в него неизвестная доселе энергия, только была она не самой светлой и радостной.
– И еще здесь должна присутствовать женщина…
– Здесь даже две женщины, – усмехнулся Дима.
– «Квартирантка» не та женщина, а я уже не женщина. Я умру скоро.
– А почему Валя не та? – заинтересовался Дима, так как этот вывод был весьма созвучен его последним мыслям.
– Не знаю. Мне кажется, что я чувствую дом… – и вдруг оборвав себя на полуслове, бабка спросила совсем другим, деловым тоном, – сколько сейчас времени?
– Восемь, без пятнадцати.
– Я кушать буду. Ты уж завтра колбаски купи, а то у меня почти закончилась.
– Куплю, – Дима вышел, плотно закрыв дверь. На мгновенье ему показалось, что он окунался в чужой, полумистический мир, и не хотел, чтоб этот мир затащил его к себе.
Оставшийся вечер прошел тихо и спокойно. С Валей они даже ни разу не поругались и легли спать, тесно прижавшись друг к другу, хотя Дима чувствовал, что ее тело уже не станет для него родным и близким, каким было несколько лет назад. Оно останется приятным, им всегда можно воспользоваться, но его не хотелось ежеминутно ласкать и гладить, вдыхать его аромат, искать знакомые родинки и ложбинки. …Неужели дом так разъединил нас?.. – подумал он, – нет, так не бывает. Что-то сломалось в нас самих…
Он слышал, как Валя несколько раз вздохнула и засопела. Может, она б и хотела совсем другой ночи, но Дима не мог предложить ей этого. Он лежал и смотрел в черноту невидимого потолка, которая поглощала все желания, всасывала в себя, оставляя его обессиленным и опустошенным. Оказывается, дом не только давал уют и кров, но и отбирал то, что считал нужным.
Проснулся Дима, как всегда, в шесть. Глянув в окно, увидел, что поднялся ветер, тяжело толкавший перед собой облака. Небо посерело, и картинка стала похожа на настоящую осень. Валя спала, подсунув руку под щеку, а из-под одеяла виднелось обнаженное плечо. Дима остановился.
…Все-таки она хорошенькая… А что будет, если прямо сейчас выйти в сад, нарвать цветов, положить на постель и опустившись на колени, начать целовать ее? Может ли это вернуть наши отношения? Ведь мы любили друг друга, и очень трудно отвыкать от мысли, что этого уже нет… – он живо представил себе всю сцену; даже протянул руку, чтоб коснуться теплого тела… но резкий порыв ветра с грохотом, похожим на выстрел, захлопнул дверь. Дима вздрогнул от неожиданности. Валя тоже открыла глаза.