Фантош для оборотня. Посвящение, или Игры насмерть!

Ермакова Александра Сергеевна

– Я приняла единственно верное решение, но мне не дали его завершить!

– В смерти нет спасения, – сухо резюмировал Шлёма, – но как один выход из сложившейся ситуации, вполне рационален. Хотя, признаюсь, ваша жалкая попытка не произвела на меня впечатления.

– Что, простите? – дрогнул голос, даже ушам не поверила, услышав подобное заявление.

– Ну как же, – скучающе протянул Эпштейн. – Самоубийство таблетками, при этом обзвонить всех. Вы хотели привлечь внимание?

– Н-нет, – мотнула неуверенно

головой. – Я… – замялась, потому что не находила отговорок.

– Что? – вскинул брови психотерапевт. – Когда собираются умереть – делают попытку более решительно. А вы? Выпили сомнительные пилюли, написали смс знакомым, обзвонили родственников. Вы хотели, чтобы вас спасли? – очередной вопрос, приправленный сарказмом, вывел из ступора.

– Нет! – теперь голос звучал уверенно и даже зло. – Я так поступила потому, что не хотела, чтобы меня первыми нашли дети. Я знала, что кто-то сорвется, и в этот момент надеялась, что Злата и Илья будут в школе. Как быстро действуют лекарства не знала. Поэтому импровизировала.

– Банально и неубедительно, – поморщился Эпштейн. – Халтура. В следующий раз прошу– больше экспрессии и решительности, чтобы у врачей не было шанса вас спасти, а мне не пришлось вести «дружеские» беседы с патологически не здоровой личностью.

– Вы издеваетесь?

– Нет, но и не хочу тратить время на трупы, – равнодушно пожал плечами психотерапевт.

– Так я вас не держу, – обиженно надула губы.

– Знаю, – апатично кивнул Шлёма. – Но меня вызвали, – констатировал факт, не больше. – Я обязан наблюдать за вами. Так что, немного посижу. – Хотя, проще упечь на принудительное лечение в клинику. Знаете, мне нравится эта мысль всё больше, – задумчивый тон напугал не на шутку.

Меня прошибло холодным потом, а потом по телу прокатился жар.

– Вы этого не сделаете! – категорически заявила и для убедительности мотнула головой.

– А кто помешает? – наигранно ровно огляделся Шлёма. – Я специалист высшей категории, моё мнение уважается в наших кругах. Любой суд, любая комиссия прислушается к заключению психотерапевта, который, к тому же, наблюдал вас до рецидива.

Поджала губы и с твердолобой решительностью уставилась на противоположную стену. Некоторое время молчала – был безмолвен и Эпштейн. Он, вообще, словно утратил интерес к происходящему.

– Вы жестоки, – обронила устало, когда осознала простую истину – Шлёма никогда не лгал, не прикидывался другим и не внушал ужаса. По сути, был единственным, кто смотрел как на человека. Был другом, как бы смешно ни звучало. И сейчас не собирался лебезить и упрашивать одуматься – давал выбор и был готов принять любой.

– Я реалист! – отрезал холодно мозгоправ. – Мне казалось, – сделал паузу, чуть подался назад, сложив руки на груди, – у вас всё наладилось. Вы снова увидели смысл жизни.

– Так и есть, – не могла не согласиться, – я

по-прежнему считаю, что дети – для меня всё, вот только не переживу, если с ними что-то случится.

– Вам угрожали? – продолжал хмуриться Эпштейн.

– А вы разве не ковыряетесь в моей голове? – озадачилась в свою очередь.

Шлёма помрачнел сильнее:

– Расскажу секрет, – лился ровно его голос. – Хоть и не совсем он таков, но мы стараемся о нём не говорить во всеуслышание: фантош не может стать чьей-то ещё кроме хозяина.

– Но я свободна, – промямлила удивлённо.

– Но ваш разум нет. Вы навсегда останетесь одержимой своим кукловодом, – ткнул в жуткую правду. – Вмешательство в ваш разум другим оборотнем обречено на провал. Вы закрыты для остальных.

– То есть, – даже немного полегчало, – моё сознание блокировано? Больше никто не сможет ковыряться в моей голове? Подчинить себе?

– Никто, – заверил с мягкой улыбкой Шлёма. – Из разумных, – добавил чуть помявшись. – Для того, чтобы проникнуть в лабиринты вашего разума ,нужна невероятная сила. На моей памяти таких отчаянных тварей не встречалось.

– А разве не все чистокровные сильны одинаково?

– Нет, – качнул головой Эпштейн. – Большинство просто физически сильнее обращенных и, естественно, других тварей, населяющих планету. А некоторые, – выдержал паузу, – обладают весьма внушительными способностями. В общем, кто меньше, кто больше, и тут не угадать в какой семье родится наиболее одарённый. Для нас рождение ребёнка – бесценный дар.

– И поэтому с лёгкостью расправляетесь с другими?

– Мы не идеальны… – развел руками психоаналитик. – Убиваем безжалостно, но защищаем самозабвенно, порой ценой собственной жизни. Если бы вы были частью нас, знали.

– Ну уж нет, спасибо, – рьяно мотнула головой. Такая перспектива пугала не меньше встречи с Демьяном. Особенно после того, как он объяснил последствия обращения человеческой особи в тварь. Пресмыкаться перед кукловодом, стелиться без воздействия на психику, по собственной воле, категорически не прельщало. Это гораздо хуже чем быть фантош – хуже психологической неволи! Несколько минут молча переваривала услышанное, и осторожно озвучила нагрянувшую мысль: – Тогда как без ковыряния в моих мозгах вы настолько ясно улавливаете суть проблемы?

– Практика, – натянуто улыбнулся Эпштейн. – Рад, понимаете, что ваша выходка не может ускользнуть от специалистов, – теперь уже был серьезен и даже строг.

Кивнула, пристыженно потупила взгляд, изучая складки на одеяле.

– За вами теперь должны наблюдать. И, если по чести, то вы обязаны пройти лечение в специализированной клинике, – давил на мою совесть без намека на шутку.

– Психушке? – запнулась, взметнув испуганный взгляд на психотерапевта, в надежде увидеть опровержение намерения это сделать.