Фарадей
Шрифт:
В наступившем, 1822, году Фарадей опубликовал ряд работ по химии, электромагнетизму и магнетизму. В этом же году в своей памятной книжке он наметил ряд задач, над разрешением которых собирался работать в ближайшее время. Первая из них имела целью: «превратить магнетизм в электричество», т. е. добиться самого основного, что было достигнуто лишь спустя девять лет. Но в 1823 году возобновилась неприятная история, связанная с Волластоном, и Фарадею опять пришлось перенести немало тяжких испытаний.
В марте этого года Дэви читал доклад в Королевском обществе о новом явлении в области электромагнетизма. В заключение он сказал следующее: «Мне не удастся надлежащим образом закончить свое сообщение, если я не упомяну об одном обстоятельстве
Отчет об этом докладе, написанный неким, Брэйли, появился в журнале «Annals of Philosophy», и в его последних строках говорилось: «Не будь неудачи с этим экспериментом, поставленным д-ром Волластоном и засвидетельствованным сэром Гемфри, вследствие аварии, случившейся с аппаратом, он [Волластон] открыл бы это явление».
Это явно грубое искажение действительности не могло пройти незаметно для Фарадея. Исключительно скромный по своей натуре, он в то же время чрезвычайно остро реагировал на все, что могло уронить его достоинство, и он немедленно добился беседы с Дэви на эту тему. Последний признал, что «отчет был неточен и несправедлив», и посоветовал Фарадею написать опровержение, чтобы редактор поместил его в ближайшем номере. К сожалению, доклад Дэви оказался потерянным, и не было возможности установить, что именно Брэйли напутал и в какой мере является он виновником недоразумения. Есть много оснований полагать, что корреспондент «Annals of Philosophy» не имел никаких намерений своим отчетом бросить тень на честь молодого ученого, за которым во всем научном мире укрепилась слава автора открытия явления электромагнитного вращения. Пятнадцать лет спустя Брэйли, например, писал Фарадею: «Я не могу настаивать на точности моего отчета о докладе, поскольку сэр Дэви это отрицает, но я и до сих пор имею сильнейшее убеждение, что он был точен».
Это заявление Брэйли, хотя оно было сделано спустя несколько лет после смерти (в 1829 году) Дэви, заслуживает особого внимания, если вспомнить отношение Дэви к своему помощнику.
Конец 1823 года принес Фарадею новые моральные потрясения. Его кандидатура была выдвинута в члены Королевского общества. Никто гласно не отмечал «неподходящего» социального происхождения Фарадея, но несомненно, что мысль об этом побудила Дэви воспротивиться избранию простого переплетчика в члены Королевского общества, тем более, что забаллотировать, особенно при тайном голосовании, кандидатуру, хотя бы весьма достойную, не считалось предосудительным.
Отчета в журнале «Annals of Philosophy» о докладе Дэви, с явным намеком на то, что поступок Фарадея граничит с плагиатом, было вполне достаточно, чтобы обречь избрание Фарадея на неудачу. Вот почему печатное опровержение было крайне необходимо.
Текст опровержения был составлен самим Фарадеем: «В предыдущем номере, — говорилось в опровержении, — мы пытались дать полный отчет о важном сообщении, сделанном сэром Гемфри Дэви Королевскому обществу 5 марта. Однако мы просим наших читателей не принимать во внимание пяти строк этого отчета, которые являются не только неправильными, но прямо лживыми. Стремясь избежать акта несправедливости к третьему лицу, мы отсылаем читателей к оригиналу доклада, когда тот будет опубликован»
Но, несмотря ни на что, обвинения против Фарадея не только не прекратились, но, наоборот, усилились. Провалить кандидатуру Фарадея в члены Королевского общества стало целью определенной группы ученых. Между тем, двадцать девять человек, среди которых, между прочим, был Волластон, внесли предложение об избрании Фарадея членом Королевского общества. На заседании 1 мая 1823 года было оглашено следующее заявление:
«Господин Михаил Фарадей, отлично знающий химию, автор многих сочинений, напечатанных в трудах Королевского общества, желает вступить в число членов этого общества, и мы, нижеподписавшиеся, рекомендуем лично нам известного Фарадея как лицо, особенно достойное этой чести, и полагаем, что он будет для нас полезным и ценным сочленом».
По традициям Лондонского Королевского общества заявление читалось на десяти заседаниях, предшествовавших баллотировке. Кампания против Фарадея стала еще упорнее, и Фарадей был вынужден вторично выступить с подробными об'яснениями. Сохраняя везде внешне спокойный тон, холодно и твердо отвергая взводимые на него обвинения, Фарадей тяжело переживал все обстоятельства этого дела. Его биографы обычно проходят мимо этого, быть может самого трагического, момента в жизни великого основоположника современной электротехники. Дошедшие до нас материалы, касающиеся этой стороны вопроса, крайне скудны. Но одно указание самого Фарадея, содержащееся в письме к ближайшему другу Волластона, не оставляет сомнения в том, что весной 1823 года Фарадей находился в настолько подавленном состоянии, что вряд ли ему когда-либо впоследствии приходилось переживать более тяжелые времена. Письмо адресовано Г. Ворбортону, члену Королевского общества, и помечено 29 августа 1823 года. Фарадей писал: «Два месяца назад я пришел к заключению, что буду отвергнут Королевским обществом, несмотря на мое убеждение, что многие отнеслись бы ко мне с должной справедливостью. При тогдашнем состоянии моего духа, непринятие, равно как и принятие меня в члены Общества были бы для меня одинаково безразличны».
Подобное настроение могло иметь место только в период резкого упадка духа. По выражению одного из биографов Фарадея, магические буквы FRS (сокращенное название члена Королевского общества — Fellow Royal Society) давно были. предметом его вожделений, как, впрочем, и всех молодых ученых. Чуждый всякого честолюбия (впоследствии он, например, несмотря на настоятельные просьбы друзей, категорически отказался занять место президента Королевского общества), Фарадей, вместе с тем, всегда радовался, когда его неутомимые труды на научном поприще получали достойное признание и оценку. Он собирал и бережно хранил дипломы научных организаций почти всего мира, награждавших его различными почетными званиями; в них он видел публичное признание своих заслуг перед наукой.
Не прошло и восьми лет с тех пор, как Фарадей занялся самостоятельными научными исследованиями, а его кандидатура была уже выдвинута в члены Королевского общества. Всего десять лет тому назад, простым подмастерьем, он оставил переплетную мастерскую, не успев даже стать мастером. Трудно найти в истории науки другую столь же быструю и поразительную эволюцию. Но вот на этом, казалось бы блистательном, пути создаются препятствия самого странного характера. Хуже всего было то, что многие ученые сознавали правоту Фарадея, но было очевидно, что даже и их поддержка не могла быть настолько существенной, чтобы преодолеть козни небольшой, но деятельной группы, к которой принадлежал и Дэви, принявший на себя как бы главенствующую роль в этом деле.
Зная, что Дэви, бывший тогда президентом Королевского общества, находится в числе его противников, Фарадей считал свое положение совершенно безнадежным. И именно этим об'ясняется его апатичное в тот момент отношение к вопросу собственной карьеры.
Из этого состояния Фарадея вывело достойное поведение Волластона и поддержка других ученых. В том же письме к Ворбортону Фарадей писал: «Теперь, когда я с такой полнотой испытал доброту и великодушие д-ра Волластона, неизменные в течение всего этого дела, и когда я нахожу выражения сильной благожелательности ко мне, я в восторге от надежды получить почетное звание члена Королевского общества».