Фараон и наложница
Шрифт:
Хнумхотеп заметил, что фараон не уделяет ему и десятую часть того времени, какое находил для него раньше, а теперь ему и вовсе редко представлялся случай встретиться с ним, дабы обсудить дела царства. Повсюду ходили слухи, что фараон влюбился в куртизанку из белого дворца на острове Биге и проводит ночи в ее обществе. Более того, множество искусных мастеров направлялись в ее дворец вместе с партиями рабов, везших роскошную мебель и драгоценные камни. Важные чиновники шептались, что дворец Радопис становится местом
У Хнумхотепа была умная голова, он отличался проницательностью, но его терпение иссякало, и он не мог больше оставаться безучастным. Первый министр долго и основательно размышлял о сложившемся положении и решил сделать все возможное, чтобы изменить направление событий. Он отослал посыльного к распорядителю двора фараона Софхатепу, любезно прося того встретиться с ним в доме правительства. Распорядитель тут же выполнил его просьбу. Первый министр пожал ему руку и сказал:
— Благодарю вас, почтенный Софхатеп, за то, что вы откликнулись на мою просьбу.
Распорядитель двора фараона склонил голову и ответил:
— Я без промедления выполняю священный долг, обязывающий меня служить повелителю.
Оба сели друг против друга. Хнумхотеп обладал железной волей и стальными нервами, его лицо выглядело безмятежным, несмотря на тревожные мысли, не дававшие покоя его голове. Он молча выслушал слова распорядителя и сказал:
— Почтенный Софхатеп, мы все преданно служим фараону и Египту.
— Вы правы, о Богоподобный.
Хнумхотеп решил сразу прейти к неотложному делу и сказал:
— Однако мне неспокойно на душе из-за того, какой оборот в последнее время принимают события. Я сталкиваюсь с трудностями и неприятностями. Я придерживаюсь того мнения — и убежден в своей правоте, — что встреча между нами, несомненно, принесет большую пользу.
— О Богоподобный, видят боги, мне очень приятно, что чутье вас не подводит.
Первый министр одобрительно кивнул своей крупной головой, и, когда он заговорил, в его словах звучала мудрость:
— Нам лучше говорить откровенно, ибо откровенность, как заметил наш философ Кагеми, является признаком честности и искренности.
Софхатеп согласился:
— Наш философ Кагеми говорил правду.
Хнумхотеп какое-то время обдумывал свои следующие слова, затем с ноткой печали в голосе сказал:
— В последние дни мне редко выпадает удобный случай встретиться с нашим повелителем.
Первый министр выжидал, как на это отреагирует Софхатеп, но тот молчал, и Хнумхотеп продолжил:
— А вы знаете, почтенный, что я не раз просил назначить мне встречу с ним, а мне сообщали, что повелителя нет во дворце.
— Никому не подобает просить у фараона отчета о том, куда он направляется и когда возвращается, — без колебаний ответил
— Я не это имел в виду, — ответил первый министр. — Но я считаю, что мне, как первому министру, должна быть предоставлена возможность время от времени являться пред очи нашего повелителя, с тем чтобы выполнить свои обязанности как можно лучше.
— Прошу прощения, но фараон ведь вас принимает.
— Такая возможность предоставляется мне крайне редко, и вы обнаружите, что мне неведомо, как поступить, чтобы вручить нашему повелителю петиции, коими заполонены правительственные учреждения.
Распорядитель внимательно смотрел на него некоторое время, затем сказал:
— Быть может, они касаются храмовой собственности?
В глазах первого министра вдруг вспыхнул огонь.
— Вот именно, сударь.
— Фараон не желает слышать ничего нового относительно этого предмета, — тут же ответил Софхатеп, — ибо он уже сказал свое последнее слово.
— Политика не знает, что такое последнее слово.
— Это вы так думаете, — резко ответил Софхатеп, — и может случиться так, что я не разделяю вашего мнения.
— Разве храмовая собственность не переходит в наследство по традиции?
Софхатеп был недоволен, ибо почувствовал, что первый министр собирается втянуть его в разговор, в котором он не хотел участвовать. Воистину, он только что совершенно ясно дал понять о своем несогласии и тоном, не оставлявшим сомнений, сказал:
— Я доволен тем, что воспринимаю слова нашего повелителя буквально, и не стану обсуждать их.
— Самыми верными его подданными являются те, кто предлагает ему здравые и искренние советы.
Распорядителя двора фараона весьма рассердили эти колкие слова, но он подавил свой гнев и, не выдав уязвленной гордости, заявил:
— Я знаю, в чем заключается мой долг, о Богоподобный, но судьей тому может быть лишь моя совесть.
Хнумхотеп вздохнул от отчаяния, затем тихо и смиренно сказал:
— Ваша совесть вне всяких подозрений, почтенный сударь. Я никогда не сомневался ни в вашей преданности, ни в мудрости. Может быть, я именно поэтому решил просить у вас совета в этом вопросе. Если же вы считаете, что это идет вразрез с вашей преданностью, тогда мне, к сожалению, придется обойтись без вас. Я хочу просить вас лишь об одном.
— Что это за просьба, повелитель? — поинтересовался Софхатеп.
— Мне хотелось бы, чтобы вы обратили внимание ее величества царицы на то, что я желаю удостоиться чести быть принятым ею сегодня.
Софхатеп опешил и с удивлением уставился на первого министра. Хотя этот человек, выражая такую просьбу, и не перешел границ дозволенного, она оказалась совершенно неожиданной, и распорядитель не знал, как поступить.
— Я прошу об этом как первый министр царства Египет, — твердо добавил Хнумхотеп.