Фарфоровая голова
Шрифт:
Старик трещал и брызгал пером, за окном сгущалась синяя мгла. Приближалась ночь перед круглой кутей.
Ночь перед круглой кутей
Светлы июньские ночи. Но ночь перед круглой кутей оказалась на редкость тёмной. Возможно, это было затмение июньского света, случавшееся раз в тысячу лет, а может быть, просто каприз природы. Во всяком случае, к половине двенадцатого было темно, хоть выколи глаз. Необъятные кукаретные гущи раскинулись над засыпающим городом. В глубине их что-то мигало, искрилось и волновалось. Метались неясные тени, чернели бездонные провалы, вспыхивали белые нити.
Это была необыкновенная ночь. Если кто-то засыпал, то множество людей собиралось бодрствовать. К Матвеевским бульварам бесшумно подкатывали машины и незаметно останавливались в переулках. Из них так же бесшумно и незаметно выпрыгивали люди и растекались по подъездам, дворам, чердакам и скверам. Все эти люди собирались ловить преступника.
Крался вдоль домов осторожный школьник с рюкзаком за плечами. Иногда он вытаскивал из рюкзака куклу и устраивал её то на лавке у подъезда, то на низком подоконнике, то в песочнице для детей. Задача его была тоже ясна.
Если люди в районе бульваров старались казаться незаметными, то люди в голубых халатах ничего не скрывали, хотя и были укрыты от посторонних глаз: сиял свет в круглом зале, гордо высилась зеркальная колонна, сосредоточенные кукаретники в который раз проверяли свои чудодейственные приборы. Они готовились к великому достижению.
На пустыре
Готовились и в другом месте. На необъятном пустыре, возникшем после сноса ненужного никому квартала, происходило что-то необычное.
Угрюмый пустырь был укрыт от города длинным серым забором, украшенным смелыми надписями, рожицами и объявлениями. Тут начали рыть котлован для огромного здания, назначение которого было неясно. А поскольку назначение так и осталось неясным, котлован был заброшен и сам по себе превратился в помойную яму невиданной величины.
На пустыре проживали бездомные псы и юркие крысы. Между ними шла неустанная война. Но в эту ночь крыс и собак как ветром сдуло, зато другие существа заполнили незадачливый котлован.
Если бы кто-то осмелился заглянуть туда в эту ночь, он бы отшатнулся в испуге. Всё дно котлована кишело месивом из лоснящихся тел. Они подпрыгивали, стукались друг о друга, тёрлись, отчего к небу поднимался тяжёлый утробный звук.
Внезапно на краю котлована появилась знакомая нам Голова. Это была фарфоровая Голова профессора Драгосмыслова. Как она оказалась здесь, какие силы собрали сюда тысячи прочих голов, сказать невозможно. Но ясно, что все они вместе соединились в решающий час.
— Я Голова! — хрипло и гулко выкрикнул фарфоровый предводитель. Тотчас утробный стук прекратился, море голов затихло, внимая своему вожаку.
— Я в каждом из вас! Вы моя мощь и надежда! А ну, покажите зубы.
Тотчас с лязгом распахнулись тысяча пастей и захлопнулись, выбросив искры. От этого лязга шарахнулись в стороны собаки и крысы, ожидавшие за забором конца неожиданного нашествия.
— С такими зубами нам всё по зубам! — крикнула Голова. — Мы переделаем мир! Он будет ровным и гладким! Мы срежем каждый бугорок, каждый кустик, засыплем каждую ямку! Мы наведём здесь порядок!
Головы дружно щёлкнули челюстями.
— Живущие на земле возгордились. — Голова обвела взглядом своих солдат. — Они твердят: «Человек — это звучит гордо». Ха-ха! Презренные! Разве они не знают, что гордо звучит только одна Голова! Голова и только Голова звучит гордо!
— Голова звучит гордо! — проскрежетали тысячи челюстей.
— Кто сомневался? — спросила Голова. — Может, найдутся слабые, гнилозубые, мягкоголовые? Таких мы закопаем в помойной яме!
Цокот одобрения прокатился по котловану.
— Может, кто-то собрался жалеть кукол с голубыми глазами? Нет ничего на свете вреднее кукол! Они набиваются к вам в друзья, выведывают военные тайны, а потом предают и убегают к своим хозяйкам. Смерть куклам!
— Смерть! — громыхнул котлован.
— А также другим игрушкам. Нет ничего вреднее игрушек! Может, кому-то хочется поиграть, забыться, бросить главное дело? Смерть игрушкам!
— Смерть! — загремели глиняные солдаты.
— У меня, например, в детстве была игрушка, — в голосе Головы послышалась обида, — называлась Добрая Мысль. Но она не хотела со мной играть, так я её выкинула! — Голова обвела соратников торжествующим взором. — Хватит играть! Пора жить серьёзно! Всё должно быть ровно, чисто, отмыто, отглажено, отутюжено, отшлифовано и подметено! Ни одной соринки, ни одной пылинки, ни одного мыльного пузыря! Не должно быть ветра, снега, дождя и других беспорядков погоды. Смерть погоде! Смерть кустам и деревьям! Смерть всему лишнему, смерть беспорядку!
— Смерть! — отозвался котлован.
— Я верю в вас, братья! — Голова помолчала. — А теперь по местам! Бегам-буарам-бугавок!
— Бегам-буарам-бугавок! — глухо прокатилось по морю голов, и тотчас оно взорвалось бурым фонтаном, рассеявшись по сторонам.
Фарфоровая Голова очутилась за дверцей шкафа в кабинете профессора, а остальные там, где находились до этого, — в квартирах, подвалах и на прилавках.
С одной из них чуть не столкнулась Мисюсь, влекомая по воздуху к старому особняку.
Катин сон
Ванька и Встанька ловко протащили Мисюсь в форточку и поставили её на подоконник. Ещё через мгновение она сидела на постели Кати.
Катя спала. Сегодня луна не струила свой бледный свет. Её вообще не было, только отблеск ночных фонарей колебался на белой подушке. Мисюсь прикоснулась к Катиной голове и погладила распавшиеся пряди. Катя открыла глаза.
— Это ты? — спросила она.
— Здравствуй, — прошептала Мисюсь.
— Как хорошо, — сказала Катя, — я давно ждала, что ты мне приснишься.