Фарфоровая голова
Шрифт:
— Не мычите! — стегнул генерал.
— Может, и не преступник, может, что-то совсем необычное… Болезнь природы, пришельцы…
Майор Ревунов онемел, полковник Чугун опешил, а капитан Карнаух посмотрел на Ледогорова с сожалением. Что касается генерала, то в глазах его мелькнул даже некоторый интерес.
— Сколько служит? — спросил он довольно мягко.
— Первое дело, — поспешно сообщил Карнаух.
Генерал замолчал, вспоминая, вероятно, своё давнее первое дело. Глаза его подёрнулись лёгкой дымкой. Дымку, впрочем, немедленно сменил твёрдый блеск, и генерал выговорил внятно и грозно:
— Операцию назначаю на двадцать четыре ноль-ноль, перед круглой. Желаю успеха, орлы!
Мисюсь и птичка
Расторопные щеглы мигом вознесли куклу на крышу высокого дома. Здесь, у разбитого слухового окна их поджидала серая птичка.
Летать вверх ногами не очень приятно даже и кукле. Мисюсь была в забытьи.
— Поверните её затылком к солнцу, — приказала птичка.
Щеглы исполнили. День был на редкость солнечный, ясный. С неба лился на землю золотой жаркий свет.
Птичка крылом откинула волосы куклы и, прицелившись, крепко ударила клювом в затылок. В кукольной голове появилась едва приметная трещина.
— Сейчас её голова наполнится солнечным светом, — сказала птичка. И точно, головка Мисюсь словно бы засветилась изнутри. Щёки порозовели, голубые глаза приоткрылись. Птичка же снова притронулась клювом, потёрла чуть-чуть, и трещинка бесследно исчезла. Мисюсь потянулась. Вздохнула.
— Где я? — спросила она.
— Здравствуй, — сказала птичка.
— Где я? — снова спросила Мисюсь.
— На крыше, как видишь, — ответила птичка.
— Как странно, что птицы разговаривают.
— Да ведь и куклы не очень словоохотливы, — заметила птичка. — Но теперь ты не обычная кукла. Твоя голова наполнена солнечным светом.
Мисюсь потрогала свою голову. Она была тёплой, а мысли ясные и простые.
— Я вижу, ты не обычная птица, — сказала Мисюсь. — На земле таких птиц не бывает.
— Да, — ответила птица. — Я из другого мира.
— Ты борешься с Головой?
— Угадала.
— Но она ведь разбилась.
— Разбилась только одна. Но Голова может существовать в любой. Их уже наплодились тысячи.
— Где же она сама?
— Далеко. Так далеко, что и представить трудно.
— Но как же она добралась до нас?
— В том и вопрос. Виноваты люди. Они направили в небо луч, они ищут братьев по разуму, а наткнулись на врага. По этому лучу Голова посылает сюда недобрые мысли.
— Это злобный карлик?
Птичка рассмеялась:
— Нет, целая планета, огромная, круглая и пустая. Планета, состоящая из одной головы. И эта Голова наполнена злыми мыслями.
— Неужели нет ни одной доброй?
Птичка вздохнула:
— Была. Ты видишь её перед собой. Голова сумела вытолкнуть из себя единственную хорошую мысль. Теперь я летаю вокруг неё наподобие спутника, но не теряю надежды вернуться.
— Но одна добрая мысль — это так мало! — воскликнула Мисюсь.
— Надо спешить, — ответила птичка. — Голова хитра. Она умеет плодиться в виде божков, она может говорить разными голосами, звонить без всякого телефона и даже играть на рояле.
— О, я слышала! — сказала Мисюсь.
— Она хочет, чтобы учёные усилили луч. Пока она может ломать лишь игрушки, но если усилится луч, всё будет разрушено, всё исчезнет с лица земли. Голова признаёт только пустую гладкую поверхность.
— Это ужасно! — прошептала Мисюсь.
— Но если мне удастся вернуться внутрь Головы, всё изменится, — сказала птичка. — Не забывай, я очень хорошая, очень добрая мысль. Но надо проникнуть. И ты мне в этом поможешь.
— Я готова! — с жаром сказала Мисюсь.
— Люди теперь недоверчивы. Их наука перестала быть доброй, она им приносит зло.
— Мы их спасём! — воскликнула кукла.
— Тогда приступим к работе. — И добавила повелительно: — Чертёж!
Щеглы тотчас вытащили из водосточной трубы бумажную трубку и развернули её перед куклой. Хорошо, что рядом не было профессора Драгосмыслова и его сотрудников. Они бы весьма удивились, увидев, как на крыше под лучами весеннего солнца какая-то кукла и несколько птичек внимательно изучают чертёж их секретнейшего, невиданного доселе устройства.
Голосование
Да, профессор Драгосмыслов и его драгоценные сотрудники были далеко. Собственно, они были всё там же, за дверью с табличкой: «Отдел кукаретных гущ».
Здесь были все. И крошечный Дулис, и толстушка Творожная, и высоченный Стократьев, носивший ботинки шестьдесят седьмого размера. Был и ещё один человек, в котором покупатели Птичьего рынка не без удивления узнали бы красноносого Дуньку. Только теперь это был не Дунька, а Евдоким Пистонович Даровых.
Неведомая сила устроила Дуньку в отдел кукаретных гущ на должность ответственного за никелировку. Сказать по правде, должности такой не было, но профессор Драгосмыслов давно поговаривал, что не всё в отделе блестит как надо. Теперь красноносый Дунька, он же Евдоким Пистонович Даровых, расхаживал с мягкой тряпочкой и протирал всё, от дверных ручек до никелированных краников и ободков пупырыша.
Новый сотрудник так полюбился профессору Драгосмыслову, что он пригласил его на важнейшее совещание, которое начал торжественной речью:
— Мы приближаемся к круглой куте… то есть, как её, дате. Чем отметим её? Будем, как прежде, ждать милостей от природы или дерзнём? Кто возьмёт на себя? Прошу высказать мнения по этой куте… то есть, как её, теме!
Крошечный Дулис залез на стул и, держась за спинку, сказал:
— Я не беру на себя, всё равно не дадут. Поэтому пусть берёт Звонарёв. — Дулис слез со стула, вытащил платок и вытер разгорячённый лоб. Поднялась толстушка Творожная: