Фарфоровые сны
Шрифт:
– Души были предназначены друг другу, чтобы люди не страдали. Чтобы могли в суете мира найти друг друга. Нить и растягивалась, и путалась, и вязалась узлами, но ничто на свете не способно было ее разорвать.
Мэй зачарованно слушает и думает о том, как же люди потеряли те нити? Тот мир? Свахи подбирали мужей так ужасно! Свахи точно не могли знать, кто кому предназначен.
Но, с другой стороны, быть связанной с кем-то без возможности выбрать самой? Слушать сердце – то, чего ей хотелось больше всего на свете!
Она и слушала – и вот оказалась здесь. Без свах, без нитей.
Под стук ускоряющегося сердцебиения решает поделиться своими мыслями. Чуть-чуть разворачивает голову.
Расстояние между ними на один чи** меньше, чем длины цзянь. Мэй сидит на матрасе, из-за чего она чуть выше сидящего на ковре генерала, склонившего голову к левому плечу.
– Ваша Красная нить кажется лучше свах.
Генерал отрывается от созерцания плавных изгибов ее силуэта, очаровательно усмехается и смотрит прямо на нее.
В глазах цвета осени пляшут искорки веселья. Паутинкой собираются морщинки у краешков глаз. Из высокого тугого пучка выбиваются несколько прядей, и ей до нетерпения хочется пригладить их.
– Ты так думаешь?
– Да.
Чэн забавляется ее словами. Свахи всегда говорили, что ей не хватает скромности, но он, кажется, не возражает против ее рассуждений.
– Слава богам за то, что они не такие недальновидные, как наши свахи.
Мэй ерзает – генерал ждет несколько мгновений, пока она сядет удобнее.
Но ее мучает отнюдь не долгое сидение в одной позе. Медитации научили терпению. Просто…
– А что если… если я сама хочу выбрать, с кем провести жизнь?
Крамольные слова.
Какая же… какая она!
Таких больше не будет!
Девушка, решившая надеть доспехи отца и взять в руки его меч. Девушка, в которой бурлила потоками энергия Ци, приписываемая лишь самым доблестным воинам. Девушка, ставшая лучшим воином армии. О Тан Цзюнь уже знал каждый солдат империи.
О Тан Мэй будет знать каждый воин во всем их мире.
Чэн отчего-то точно знает в этот миг – Мэй станет такой же бессмертной легендой, как и история о Красной Нити. И чтобы не случилось, память о ней не предадут забвению.
Он очарован. Зачарован. Околдован.
Пленен.
Ты пленен, генерал.
– Как вы думаете, генерал? Разве вы не желали бы найти кого-то?.. – Она отвлекает его от мыслей своим вопросом. Голосом, дрогнувшим и так и не озвучившим окончание вопроса.
Тень улыбки мимолетна и быстро тает в лучах, что проникают даже сквозь плотную ткань шатра.
Снова набрав на пальцы лекарство, он строго смотрит на девушку. Но голос его мягок, как завезённый иноземцами из-за океанов темно-винный бархат.
– Сядь ровно, Мэй.
Осталось нанести лекарство вокруг раны – это уже не так больно.
В тишине шатра слышны приглушенные звуки лагеря. Голоса и смех солдат, фырканье коней, радостная суета и бьющая ключом жизнь тех, кто стоит на пороге победы.
От свечей, горевших в шатре две ночи подряд, что провела Мэй в полузабытье, воздух тягуч и тяжел. Насыщенный, густой аромат расплавленного воска и сахарного меда, в золотых лучах солнца и полуденного тепла обволакивают легкие.
Свет и тени пляшут по коврам, плотный ворс которых глушит и смягчает его негромкий голос, прерывающий колдовскую чарующую тишину, воцарившуюся после ее вопроса.
– Отчего ты думаешь, что сердце не может ошибаться? Очароваться кем-то, кто не создан для тебя?
– Теперь я это знаю… Мое сердце привело меня сюда. Раньше я думала, что пыталась спасти отца. Потом, после первого сражения… помните, мы вошли в сгоревшую деревню?
– Да.
– Тогда думала, что я здесь не только ради отца. Если бы только возможно было отдать жизнь и прекратить войну. Остановить кровопролитие, смерти моего народа, детей… остановить огонь… я не раздумывая бы…
– Мэй!
Слушать это – выше его сил.
Не после того, как он едва не потерял ее. Не после этих двух ночей, что провел без сна, без еды и воды, оставив за стенами войну, армию и страну. Боги, да весь мир – бросив в угоду собственному страху и непреодолимому желанию быть рядом в те минуты!
– Простите, – шепчет, опустив голову вниз, – я лишь хотела сказать, что сейчас думаю… Может, сердце привело меня не только на войну? Оно привело меня к вам.
Ну вот. Они закончили. Теперь нужно прикрыть рану тонким слоем бинтов, и она сможет одеться.
Чэн отставляет миску в сторону и внимательно смотрит на девушку.
– Отчего ты думаешь, что сердце привело тебя само? Не тянуло ли его сюда той нитью?
Мэй изумленно поднимает голову. С приоткрывшихся порозовевших – наконец-то! – губ не слетает ни слова. Глаза растеряно изучают его лицо.
Генерал в ответ усмехается. Кажется, он обретает новую забаву – удивлять ее.
Берет в руки чистые белоснежные бинты, пока Мэй придвигается ближе к краю матраса. Прижимает к груди лишь ладони, разведя локти в стороны.
Вмиг пересыхает во рту.
Боги, это не то, чего он ожидал! В те ночи, когда она оказалась на пороге смерти, когда в сонном бреду была, когда кричала, билась в его руках раненной ланью – было легче. Удивительно, но как же проще тогда было!
Сейчас она смирно сидит на коленях, опустив голову вниз. Смотрит на свои ладони, пытаясь за шелком распущенных волос скрыть розовеющие щеки.
Сердце щемит от нежности.
Она же солдат! Она превосходная воительница! Вот Мэй в образе Тан Цзюня с окровавленным мечом в руках.