Фарт
Шрифт:
Через полминуты я уже стоял на твердой земле, но мои ноги, да и вообще весь организм все еще чувствовали вибрацию, тряску и железный зуд, которые не прекращались на протяжении двух часов полета. Оглядевшись, я увидел, что небольшая толпа одетых в традиционный камуфляж цыганообразных аборигенов с веселыми криками закатывает видавший виды воздушный грузовик под маскировочную сеть, и скоро его уже нельзя было увидеть с воздуха…
Дисциплина, мать ее, кто бы мог ожидать!
Повернувшись в другую сторону, я увидел группу встречающих, которая состояла из седого кабальеро, тоже одетого в камуфляж,
И невысокой умопомрачительной красавицы, которая держалась за локоть седого и с улыбкой смотрела на меня.
Это была то ли смуглая испанка, то ли мулатка, в общем, ее черные волнистые волосы отливали в синеву, огромные глаза, казалось, состояли только из бездонных черных зрачков, крупные чувственные красные губы заставляли смотреть на них не отрываясь – в общем, этакая роковая Кармен с одеколонной этикетки.
Шлюха, конечно, я это дело за версту чую, но – какая!
Да, подумал я, у этого седого губа не дура, и тут он шагнул мне навстречу, протянул руку и сказал:
– Рикардо Альвец.
Я ревниво пожал его крепкую сухую клешню и ответил:
– Теодор Свирски.
Он кивнул и продолжил церемонию знакомства:
– Кончита, моя дочь.
Ага, подумал я, это другое дело.
И, пожимая ее горячие пальцы, внимательно посмотрел на нее своим единственным правым глазом. На левом была черная шелковая повязка, потому что я решил, что в условиях джунглей она будет гораздо практичнее, чем дорогой стеклянный глаз, который может выскочить и укатиться, а потом ищи его…
Окинув испытующим взглядом мое мужественное лицо, которое эта черная повязка только украшала, делая меня похожим на пирата, Кончита, похоже, осталась довольна первым осмотром и сказала на чистом английском:
– Добро пожаловать в сельву.
Я перевел взгляд на сеньора Альвеца и, повинуясь защекотавшему меня неясному любопытству, спросил:
– Вы не подскажете, где я мог слышать ваше имя?
– Я подскажу, – засмеялась Кончита, и ее смех был весьма приятен, – вы книжки читаете?
– Ну, – я пожал плечами, – сейчас не очень, а раньше много читал.
– «Пятнадцатилетний капитан» читали?
– Все, можете не продолжать, – я тоже засмеялся, – там был один Альвец, работорговец. Это не из ваших предков?
Альвец улыбнулся и сказал:
– Насколько мне известно, – нет. Но знаете, – он задумчиво нахмурился, – иногда мне хочется заковать кого-нибудь в кандалы и хорошенько отходить семихвостой плеточкой.
– Это он имеет в виду меня, – пояснила Кончита с довольным видом.
– Да, именно тебя, – твердо ответил Альвец, – мистер Свирски устал с дороги, а ты вместо того, чтобы позаботиться о нем, вешаешь нам всем на уши свою обычную лапшу.
Он повернулся ко мне и сказал:
– О делах мы поговорим позже, а сейчас Кончита покажет вам ваше жилье.
Любезно поклонившись, он метнул на дочечку грозный взгляд, но в нем можно было без особого труда прочесть, что на самом деле он в своей Кончите души не чает.
Кончита показала ему язык и, взяв меня под руку, повела к стоявшим в густой тени деревьев хижинам, сделанным из чего попало. Чем попало были брошенные на крышу большие листья неведомого мне дерева и здоровенный кусок авиационного железа с опознавательным знаком американских ВВС. Троих моих ребят потащил в ту же сторону Педро, и похоже было, что он уже опять успел курнуть. Его язык болтался, как помело, и Педро, путая английские и испанские слова, рассказывал Сереге о разнице между креолками и мулатками. Я прислушался: похоже, принципиальной разницы в анатомии не наблюдалось, и в этом смысле можно быть спокойным, неожиданностей не предвидится. Серега довольно хохотал, а двое других моих парней, не так хорошо знавшие иностранные языки, напряженно прислушивались и ничего не понимали. Но чувствуя, что никакого подвоха ждать не приходится, расслабились и беззаботно шагали вслед за своим провожатым.
В хижине, предназначенной для почетного гостя, каковым как раз я и являлся, было относительно чисто. На потолке сидели всего лишь четыре паука, на которых я по примеру Кончиты не обратил никакого внимания, а одна небольшая змейка, ускользнувшая в щель при нашем появлении, даже не заслуживала упоминания, потому что на ней не было тех самых черно-красных колец, о которых говорил Педро.
Осмотрев свое временное жилище, я, в общем, остался доволен.
Дощатый стол, два грубых стула, койка, застеленная одеялом армейского образца, бамбуковая этажерка – обычная, более чем скромная, обстановка, которую можно увидеть в любой лесной хижине, где дизайн продиктован не изысками, а простой насущной необходимостью.
Посмотрев еще раз на койку, я вдруг почувствовал, что неплохо было бы придавить минуток этак шестьсот, как говорили во время войны. Наверное, эти мысли отразились на моем лице, потому что Кончита сказала:
– Вы устали с дороги, это видно. Можете завалиться, а к ужину я вас разбужу. Те, с кем вы должны встретиться, прилетят только вечером, так что у вас есть свободное время. Спешить пока что некуда.
И она, вильнув бедрами, как будто танцевала румбу, вышла из хижины.
Проводив ее глазами, я подумал, что спешить и на самом деле пока что некуда, но терять время тоже не стоит. Кончита всем своим существом располагала к роману стремительному и бурному.
Сняв ботинки, я рухнул на жесткую койку и, посмотрев наверх, увидел все тех же четырех пауков, которые неторопливо ходили по потолку и не обращали на меня никакого внимания. Мои глаза закрылись сами собой, и я уснул.
Если бы великий Бизе восстал из гроба и положил мой сон на музыку, в мире стало бы одним оперным шедевром больше, но сценическое воплощение потребовало бы от постановщика изрядной смелости и большой массовки, состоящей из смуглых, черноволосых красавиц.
Разбудила Знахаря, как и следовало ожидать, Кончита.
Она держала в руках полотенце и, когда Знахарь, скрипя всеми суставами, поднялся со своего спартанского ложа, с улыбкой сказала:
– А вы не дурак поспать! Знаете, сколько времени прошло?
– Пока нет, – ответил Знахарь, протирая глаза.
– Шесть часов, – сказала Кончита, – вы не против, если мы перейдем на «ты»?
Знахарь потянулся и посмотрел на нее.
– Не против. Так что ты там говорила про ужин?