Фартовые деньги
Шрифт:
— Значит, его Тюня звали? — спросила Нинка. Ей вдруг стало как-то не по себе. Там, на дороге, был только страшный человек с автоматом, в которого она случайно выстрелила и случайно попала. А у него, оказывается, имя было или, точнее, кличка, да еще и нежное такое — Тюня. Наверно, Петюней или Митюней в детстве звали… И родители небось его любили.
— Что, переживаешь? — прищурился Шура, уловив Нинкину интонацию. — Жалко?
— Нет, — спохватилась она. — Буду я еще за всякое дерьмо переживать! Просто удивительно, что у него кликуха такая. Убийца все-таки, а звали, как маменькина сынка…
Всю
— Никто сам себе погонялы не придумывает, — философски заметил Шура. — Их жизнь раздает. Как и судьбы. Был Тюня — и нет Тюни. И хрен его найдут в этом столетии. А ты про него поскорее забывай. Не было такого — и все. Помни четко, что мы с тобой живы только потому, что он сдох. Уловила, кисуля?
И Казан ласково потрепал Нинку по шее, а ей на секунду страшно стало: вдруг сдавит горло лапищей?
— А ты меня боишься, верно? — усмехнулся Шура. — Зря, между прочим. Я слова на ветер не бросаю. Сказал: «Будешь жить, пока я жив», — значит, намертво. Теперь, чтоб я свой вердикт переменил, ты должна капитально скурвиться и притом, чтоб я еще в это поверил от и до. Вот тогда — извини. Но покамест все остается как было. Хотя мне, не скрою, насчет тебя много нехороших идеек подбрасывают. Есть такие люди, которым очень хорошо, когда другим плохо. А я — не такой. Если чуешь за собой что-то лишнее — скажи сейчас, облегчи душу. Подумаем вместе, если поправимо — поправим.
— Нет у меня ничего такого, — ответила Нинка. — Я тебе все про себя рассказала.
— Ну и слава Богу, дыши спокойнее и глубже. Могу сказать, что решил я, Нинуля, немного отдохнуть и поправить здоровье. В довольно дальнем зарубежье. На теплых морях в зеленых тропиках. Здесь, конечно, хорошо, но уж больно беспокойно. Народ, сама знаешь, какой. Если один раз маху дали, второй раз могут не промахнуться. Тем более, что здесь, на этой даче, есть кто-то, кто на меня слегка постукивает. Вычислить его непросто — хитрый, практически всех, кроме тебя, могу подозревать…
— А почему меня не подозреваешь? — осмелилась спросить Нинка. Упоминание о грядущей поездке Казана за кордон заставило ее затрепетать. Это могло быть началом конца…
— Тебя я не подозреваю потому, что этот стукач задолго до твоего прихода работать начал. И по его линии такая информация утекает, которой ты не имеешь. Ну, подробности пересказывать не буду. Как известно, кто много знает, тот рано старится. А ты баба еще молодая…
— Да уж, нашел молодуху… — закокетничала Нинка. — Полста скоро.
— Не полста, а сорок три. А как известно, в сорок пять баба ягодка опять. Короче, решил я с собой тебя взять. Мир поглядишь, себя покажешь…
— В лес со своими дровами? — экс-«лохотронщица»
— Ну, во-первых, — напомнил Казан, — дрова еще не мои. И даже сегодня еще навряд ли будут моими. Костя говорит, что надо поберечься от перегрузок, не бередить. Да и слабоват я еще с тобой всерьез заниматься. Тебе ж ведь скучно будет, если просто сунул-вынул и заснул? Нет, я такого дела не хочу. Мне хочется тебе и себе праздник устроить, понимаешь? Может, на пару месяцев, а может — на всю оставшуюся жизнь. Потому что я до хрена уже прожил, но как-то все бегом, бегом. Все деньги, крутеж-вертеж, базар-вокзал, менты-братки, «украл, выпил — в тюрьму». Надо отдохнуть.
— А почему именно со мной? — искренне удивилась Нинка. — Что там, за кордоном, девок нет? На хорошие бабки ты себе хоть пять штук сразу наберешь. Лет по семнадцати. Может, даже целочек…
— Нинуль, — усмехнулся Казан. — Неужели не понимаешь, что за бабки — это одно, а от души — это другое?
— Ой, Шурик, понимать-то я понимаю… — Нинка опустила глазки, как девочка.
— …Но не верится, да? — Казан закончил за нее фразу.
— Нет, почему, я тебе верю. Я себе не очень верю. Потому что давно не любила никого. И сейчас не знаю, нравишься ты мне или я тебя боюсь просто-напросто…
Шура немного насупился. Нинка даже испугалась — хрен его знает, каким боком ей это откровение выйдет.
— Боишься ты… — хмыкнул Шура с явной иронией. — Тебе, знаешь, когда надо было бояться? Там, в «Гарлеме», когда только-только познакомились. А тогда ты так наглела, что я аж прибалдел. Во баба, думаю! Ведь знает, к кому пришла и чем все может кончиться, а не менжуется. У меня ведь тогда насчет тебя было все очень однозначно — мочить! И ты это понимала, не глупая. А глазки строила, хотя если по делу, должна была от страха визжать.
— Пьяная была… — улыбнулась Нинка. — Опять же за тот день так перебоялась, такого навидалась и натерпелась, что все было по фигу. Думала, все, а еще налет впереди был. Там снова бояться пришлось.
— Да уж, побоялась — Тюне мозги вышибла…
— Конечно, со страху и вышибла.
Казан погладил ее по пухлой руке, поглядел в глаза:
— Тепло мне с тобой. Не бойся зря. Я не сахарный, но и отморозный. Если не по сердцу — так и скажи. Со мной столько баб из одного страха перебывало — что аж противно. И сучек, конечно, которые за баксы и золотишко отрабатывали, тоже до фига было. Но это все мне надоело, понимаешь? А ты не такая. Если б я другой предложил то, что тебе, она бы на уши от восторга встала…
— У меня уши короткие, — сказала Нинка шутливо, — и мягкие слишком. Не устою на них… Ну а если серьезно, Шурик, то мне давно хотелось, чтоб у меня был такой мужик, как ты. Я просто сама себе поверить не могу. Что это все в натуре и не приснилось…
Казан притянул ее к себе здоровой рукой и осторожно, будто девочку-ромашку, поцеловал в губы. Нинка с превеликим удовольствием прижала бы его изо всех сил, но пожалела здоровье раненого. Ограничилась тем, что мягко обняла Шуру и прошептала ему в ухо: