Фата из дождя
Шрифт:
– Ванечка...
– Что?
– Ванечка, я вот все думаю о том, что будет дальше, – задумчиво произнесла она.
– А что будет дальше?
– Лето кончится, и как мы будем друг без друга...
– Так мы в гости будем ездить друг к другу! В кино ходить, и все такое... Просто гулять – вот как сейчас, например.
– Ты на одном конце Москвы, а я на другом... – вздохнула Валя.
– Метро же есть!
– Да, я и забыла... И телефон.
Он остановился, обнял ее – каждое его прикосновение отзывалось
– А ты меня не разлюбишь, Ванечка? – спросила она, смеясь. – Я ведь тоже тогда умру!
– Глупая, глупая Валька... – Он целовал ее в лицо, беспорядочно и часто – губы, щеки, лоб, глаза...
Потом они сели на берегу, смотрели на воду. Потом встали, опять побрели куда-то. Долго целовались под старой ивой, спустившей свои ветви до самой воды. Потом пошли в сторону полуразвалившегося моста и там снова целовались.
Если бы кто-то невидимый взялся бы со стороны наблюдать за ними, то не нашел бы никакой логики в этих хаотичных передвижениях. Это был извилистый, запутанный путь, с бесконечными возвращениями и поворотами, который если и вел куда-то, то только от сердца к сердцу.
Первые сумерки опустились на землю, и капли дождя ударили по листве.
– Ой, дождик! – удивилась Валя, протянув вперед ладонь. – Ванечка, смотри – дождь...
Они попытались спрятаться под дерево, но дождь ударил сильнее. Настоящий июльский ливень.
– Ну все, – засмеялась Валя, – это знак. Пора домой!
– Еще пять минут...
– Через пять минут нас просто смоет!
И они бросились бежать, держась за руки. Дождевые капли отскакивали от плеч Вали, уносились прочь – и девочке казалось, что ней фата, фата из дождя...
– Купавка твоя упала...
– Да бог с ней! – отмахнулась Валя, краем глаза заметив, как желтый цветок уносит бурлящий ручей, проложивший себе путь вдоль забора.
Позже, переодевшись, она вышла на веранду. Темный сад весь блестел от воды.
– Ужинать пора, – сказала Клавдия Петровна. – Арсений Никитич, вы где?
– Как пахнет... – мечтательно потянула носом Валя. – Это что такое?
– Молодая картошка. Я в нее зеленого лука покрошила...
– Королевский ужин!
Вышел Арсений Никитич, с удовольствием откашлялся:
– Да-да, ничего лучше и не придумаешь!
С крыши капала вода, ее брызги долетали до сидевших за столом.
– Вот разверзлись хляби небесные... – вздрогнув, сказала Клавдия Петровна. – Может, в дом перейдем?
– Нет, ни за что! – отказалась Валя.
– Небесная вода – она животворящая, – как молитву, произнес Арсений Никитич, сидя над дымящейся тарелкой. – Древние считали, что если есть дожди, то, значит, на полях будут колоситься хлеба и давать большие урожаи овощи на грядках. Иногда рог изобилия изображали как бы льющим воду... Да и вообще, стоит также взглянуть на само слово «дождь» –
– Кажется, кажется... – рассеянно пробормотала Клавдия Петровна.
– Между прочим, имя «Даждьбог» получилось из двух корней: «даж» – то есть давать, благотворить, помогать – и собственно «бог». И вообще, дождевая вода носит, в отличие от речной, мужское оплодотворяющее начало.
– Папа! Арсений Никитич! – взвилась Клавдия Петровна. – Мы же за столом! И при ребенке еще!
– Перестань, мама, – меланхолично остановила ее Валя. – Я не ребенок, мне уже шестнадцать. Ты еще скажи, что меня в капусте нашли...
Пока ужинали, дождь кончился. Пора было ложиться спать, но Валю не покидало чувство, что она забыла о чем-то... Ах, да – Лида! Надо бы с ней помириться... Происшествие с Ильей казалось сейчас Вале не более чем глупым недоразумением. Тем печальнее было то, что Лида, наверное, до сих пор дуется.
Валя надела резиновые сапоги и по мокрой траве зашлепала к калитке, которая вела в соседний двор. В окне у Лиды горел тусклый ночник – это значило, что она не спит еще... Валя тихонько постучала по стеклу.
В комнате мелькнула тень, окно с легким звоном распахнулось.
– Пирогова, это ты? – отстраненно произнесла Лида. – Чего тебе?
– Поговорить...
– Нам не о чем говорить.
– Лида, ты сейчас совершаешь большую ошибку... – сердито начала Валя, скользя в резиновых сапогах по размокшей земле.
– Это ты совершила ошибку! – шепотом воскликнула Лида. – Мало тебе твоего Ванечки, ты еще и Илью захотела... У, ненасытная!
На Валю неожиданно напал хохот – ей почему-то показалось очень смешным слово «ненасытная».
– Ты еще и смеешься надо мной? – возмутилась Лида.
– Ой, Лидочка, прости... – замахала руками Валя, пытаясь сдержать смех, и едва не упала.
Лида некоторое время надменно смотрела, как ее подруга корчится внизу от смеха, теряя равновесие в дурацких сапогах, потом ее лицо исказила гримаса недоумения, а потом и ее тоже разобрал смех.
– Пирогова, ты совершенно невозможная! – безнадежно сказала Лида, отсмеявшись. – Ты просто чучело какое-то... Ладно, заходи, только сапоги не забудь снять.
Валя быстро обежала дом, сбросила на крыльце тяжелые, с комьями налипшей грязи сапоги и ворвалась в комнату подруги.
– Лидка, какая ты молодец! – закричала она. – Ты на меня больше не сердишься!
Лида села по-турецки на свою постель, укоризненно покачала головой:
– На тебя совершенно невозможно сердиться, Пирогова. Но это еще ничего не значит...
– А что, что это значит? – Валя села на жесткий деревянный стул.
– Валька, он меня не любит, – вдруг трагическим голосом произнесла Лида.