Фата-Моргана 8 (Фантастические рассказы и повести)
Шрифт:
Теперь понаехавшие отовсюду туристы начали догонять нас, и мы направились к занесенному песком «Храму Сфинкса», о котором я уже упоминал, как о главной часовне, ведущей во Вторую пирамиду. Большая его часть все еще находилась под землей, и хотя мы спешились и спустились по современного вида проходу в гипсовый коридор и далее, в поддерживаемое колоннами просторное помещение, я чувствовал, что Абдул и местный немецкий гид показали нам не все, что здесь можно было увидеть.
Потом мы объехали вокруг плато, рассматривая Вторую пирамиду и развалины ее погребальной часовни с восточной стороны, Третью пирамиду и ее миниатюрных южных спутниц и разрушенную восточную часовню; каменные гробницы и изрытые ходами и галереями гробницы Четвертой и Пятой династий, известную
Тут от великой пирамиды до нас донесся крик. Это бедуины осаждали группу туристов, наперебой предлагали свои услуги, обещая как можно быстрее провести каждого туриста по тропам вверх и вниз. Говорят, рекордное время для такого подъема и спуска — семьдесят минут, но многие опытные проводники и их сыновья заверили нас, что могут сократить эту цифру в пять раз, был бы только необходимый стимул в виде щедрых baksheesh. [6]
Но стимула этого у нас не было, хотя мы все-таки попросили Абдула поднять нас наверх и таким образом получили возможность полюбоваться не только небывалой красоты видом далекого, мерцающего огнями Каира, увенчанного золотисто-лиловыми вершинами гор, но и всеми пирамидами Мемфисского округа, от Абу Рош на севере до Дашура на юге. Пирамидообразное сооружение Саккара, являющее собой пример эволюции невысокой mastaba в собственно пирамиду, ясно и заманчиво проступило в песчаной дали. Как раз недалеко от этого места была обнаружена знаменитая гробница Пернеба — более, чем в четырехстах милях севернее фивейской долины царей, где покоится Тутанхамон. И вновь я вынужден замолчать, испытывая истинный благоговейный восторг. Вид этой классической древности и тайны, которые каждый древний монумент, казалось, хранил и вынашивал в себе, наполнили меня глубоким почтением и ощущением необъятности, какое я более уже ни перед чем не испытывал.
6
Baksheesh (перс.) — бакшиш, чаевые.
Устав от крутого подъема и чувствуя отвращение к назойливым бедуинам, которые дошли до того, что уже пренебрегали всеми правилами приличия, мы упустили всякую возможность пройти по теснмм внутренним ходам всех пирамид, хотя мы видели, как некоторые особенно упорные готовились к тому, чтобы с трудом пробраться по душным лабиринтам величайшего памятника фараону Хеопсу.
Когда мы, снова заплатив, отпустили наших местных проводников и поехали обратно в Каир с Абдулом Райсом под слепящим полуденным солнцем, мы очень сожалели об упущенной нами возможности. Столько интересного рассказывали об этих подземных ходах! Конечно, не в справочниках для туристов. Такие слухи ходили! Входы в эти подземные коридоры были блокированы и скрыты некоторыми необщительными археологами, которые их раскопали и начали исследовать.
Конечно, на поверку часто оказывалось, что слухи эти были безосновательными: но любопытно было призадуматься над тем, с какой категоричностью запрещалось посетителям входить в пирамиды по ночам или забираться в самые нижние ярусы и подземную часть Великой Пирамиды. Возможно, последнее было психологическим эффектом, вызывающим страх, желанием заставить ослушавшихся чувствовать себя как бы заживо погребенными под гигантским монументом из прочной каменной клади. Вернуться назад он может по единственному ходу, по которому можно прибираться только ползком. И кто знает, возможно какой-либо случай или злой дух могут перекрыть его. Все это было настолько таинственным и заманчивым, что при первой же возможности мы решили вернуться на плато еще раз. Для меня эта возможность наступила значительно раньше, чем я предполагал.
В тот же вечер, когда члены нашей группы, утомившись после напряженного дня, отправились отдыхать, я пошел погулять с Абдулом Райсом по живописному
Возможно, думал я, ему ненавистно было то странное сходство улыбки Абдула Раиса с полуулыбкой Сфинкса, которое и я часто про себя отмечал с раздражением; или, может быть, ему не нравился низкий, замогильный голос Абдула. Во всяком случае, обмен любезностями на местном диалекте был оживленным; недолго думая, Али Зиз, так звали незнакомца, начал с силой тянуть Абдула за халат. Последний тут же ответил ему взаимностью, приведшей к горячей схватке, в которой оба потеряли свои головные уборы, свято оберегаемые. Потасовка грозила обернуться жестокой дракой, если бы я не вмешался и не растащил их по сторонам, приложив к тому немалое усилие.
Мое вмешательство, поначалу внешне принятое с неудовольствием с обеих сторон, наконец завершилось перемирием. С явной неохотой каждый из участников драки сдержал свой пыл, поднял головной убор с напускным чувством собственного достоинства, столь же глубоким, столь и неожиданно проявившимся; оба заключили любопытный договор чести — как я потом узнал, эта традиция была древнейшей в Каире. Этот договор предполагал разрешение разногласий соперников с помощью ночного боя на вершине Великой Пирамиды. Бой должен проходить после того, как любители достопримечательностей покинут это место. Каждый боец должен был пригласить секундантов со своей стороны. Кулачный бой должен начаться в полночь, проходить в несколько раундов как можно более культурным образом.
Во всех этих приготовлениях было нечто, что возбудило мой интерес. Схватка эта сама по себе обещала быть единственной в своем роде и зрелищной, в то время как мысль моя об этой удивительной сцене на вершине древней громадины, взирающей со своей высоты на не менее древнее плато Гизы при тусклом свете бледной луны в предрассветные часы заставляло работать мое воображение. К моей просьбе взять меня в качестве одного из секундантов Абдул отнесся весьма благожелательно; так что остаток вечера я сопровождал его в различные притоны в самых злачных районах города — в основном к северо-востоку от Избеких — в которых он один к одному собрал грозную, отборную шайку подходящих к данному случаю головорезов.
Вскоре после девяти часов наша группа, усевшись верхом на ослов с такими внушительными и вызывающими воспоминания именами, как «Рамзес», «Марк Твен», «Дж. П. Морган», «Миннесота», медленно продвигалась по лабиринту улиц как восточных, так и западных, пересекла мутный и заросший по берегам мачтовым лесом Нил по мосту с бронзовыми львами и устремилась легким галопом между огромными деревьями к Гизеху. Чуть больше двух часов заняло у нас это путешествие, к концу которого нам встретился последний, возвращающийся турист. Мы помахали рукой последнему трамваю и остались наедине с ночной природой, прошлым и призрачной луной.
Затем в конце дороги показались гигантские пирамиды, отвратительные в своей смутной атавистической угрозе, которой я совсем не почувствовал при дневном освещении. Даже в самой маленькой из них было нечто омерзительное — не в ней ли погребена заживо царица Нитокрис из Шестой Династии; коварная царица Нитокрис, которая однажды пригласила на праздник всех своих врагов в храм под Нилом и утопила их, открыв затворы шлюзов? Я вспомнил, что арабы с осторожным шепотом рассказывали что-то о Нитокрис и остерегались появляться у Третьей пирамиды в определенные фазы Луны. Должно быть, это о ней размышлял Томас Мор, когда написал то, о чем загадочно бормотали мемфисские лодочники: