Фату-Хива. Возврат к природе
Шрифт:
Из записей штурмана Педро Фернандеса де Кироса следует, что четыре каравеллы испанцев бросили якорь в заливе Омоа 17 . Обнаруженный ими остров был «густо населен». Четыре сотни островитян на лодках и вплавь добрались до кораблей, чтобы приветствовать гостей, и толпы людей сгрудились на пляже и скалах. Сорок человек поднялись на борт, «и испанцы казались малорослыми рядом с ними». Один островитянин на голову возвышался над всеми остальными. Несколько человек отличались светлой кожей и «рыжеватыми волосами». О других сказано, что они были «не просто светлокожие, а белые». Один старый вождь с зонтом из пальмовых листьев щеголял холеной бородой, на которую свисали такие длинные усы, что он раздвигал их двумя руками, когда выкрикивал распоряжения. На другой день адмирал Менданья самолично сошел на берег вместе с супругой, чтобы присутствовать при первом католическом богослужении в Полинезии. Штурман отмечает: «Рядом с доньей Исабелой сидела чрезвычайно красивая туземка с такими рыжими волосами, что донья Исабела захотела отрезать несколько прядей, однако видя, что туземка против, воздержалась, чтобы не сердить ее».
17
Pedro Fernandez de Quiros. Narrative of the Second Voyage of the Adelantado Alvaro de Mendana. The Hakluyt Society, Second Series, N 14. Nendeln-Lichtenstein, 1967, p. 15-29, 150.
В то время как супруга адмирала любезно воздержалась от покушения на рыжие волосы, солдаты адмирала забавы ради навели свои аркебузы на старого бородача с зонтом и убили его, а заодно еще семь-восемь островитян.
Совершив таким образом открытие Фату-Хивы, который они назвали Магдаленой, испанцы пошли на север и увидели Мотане, в то время «остров прекрасного вида с густыми лесами и тучными нивами». Однако они проследовали мимо, привлеченные контурами более крупных Тахуаты и Хива-Оа, и объявили все четыре острова владениями Его Величества Короля. Научили одного туземца говорить «Иисус Мария» и осенять себя крестным знамением, после чего застрелили две сотни других туземцев. Одного испанского солдата спросили, почему он, сидя в гостях в туземной хижине, стреляет по проходящим мимо островитянам; он ответил, что ему нравится убивать. Штурман рассказывает, что другой солдат иначе оправдал свой поступок, когда убил туземца, который, пытаясь спасти свою жизнь, прыгнул в море с ребенком на руках. Туземцу, говорил этот солдат, все равно место в аду, а слава меткого стрелка не позволяет ему промахиваться.»
Адмирал повелел корабельному священнику и его викарию петь «Те Деум лаудамус» перед коленопреклоненными туземцами; были установлены три креста; острова получили благословение и христианские наименования. После чего испанцы подняли якоря и продолжили путь на запад, поскольку на Маркизах не нашлось золота.
До отплытия испанцы переспали с местными женщинами и в знак благодарности посеяли кукурузу в присутствии туземцев. Однако условия для венерических болезней явно оказались более благоприятными, чем для кукурузы: сифилис распространился со скоростью степного пожара, а кукуруза так и не проросла. Маркизские острова были оставлены в покое со своими новыми болезнями на 179 лет, вплоть до 1774 года, когда их повторно открыл капитан Кук.
Старик Теи Тетуа ничего не слышал про адмирала Менданью и капитана Кука. Он считал первооткрывателем Тики, который прибыл сюда с темнокожими детьми Атеа и светлокожими детьми Тане, чьих потомков испанцы застали на островах. Он не соглашался с нами, что Маркизские острова были открыты европейцами. Тики первым привел сюда предков Теи Тетуа.
Я начал смотреть на вещи глазами Теи. Разумеется, Менданья и Кук были всего-навсего гостями. Но» что означает для нас, европейцев, слово «Тики»?
Сидя на берегу в обществе старого отшельника и его приемной дочери, глядя на озаренную луной безлюдную долину, я спрашивал себя, как вообще этот народ может переносить нас, белых…
— Теи, — сказал я, — куда делось все твое племя?
— Болезни двойных людей, — ответил Теи. Двойные люди. Двойные люди… Новое и весьма меткое название для нас, европейцев. Сначала мы являемся к островитянам со священниками и учим не убивать. Потом возвращаемся с офицерами и показываем, как надо убивать. Приходим с Библией и учим не думать о завтрашнем дне. И тут же суем им в руки копилку. Дескать, разве можно не думать о завтрашнем дне, копите деньги. Бог сотворил человека голым, мы учим островитян одеваться. Вооружаемся во имя мира, лжем во имя правды. Конечно, мы двойные люди. Пристыженный, я спросил Теи, как он додумался до этого определения.
Ответ был не совсем таким, какого я ожидал. Предки Теи назвали первых увиденных ими европейцев двойными людьми потому, что у них были две головы, два тела, четыре руки и четыре ноги. До появления этих иноземцев островитяне не видели людей в облегающих тело одеждах. Снимет такой человек шляпу или шлем, а под ними вторая голова; расстегнет камзол или сбросит доспехи — видно второе тело; снимет сапоги — появляется вторая пара ног. Островитяне были этим немало озадачены.
Но двойные люди привезли с собой кашель, горячку, резь в желудке, и начался мор. До тех пор, утверждал Теи Тетуа, никто не умирал от болезней. Люди доживали до такой старости, что становились похожи на высушенные тыквы, сидели на одном месте, и приходилось их кормить. Молодые умирали, если срывались с пальмы, или попадали в пасть акуле, или их убивали в бою и съедали враги.
— Съедали? — Лив с ужасом покачала головой.
— А что, у вас разве не воюют? — спросил Теи не без вызова: дескать, ну-ка, отвечайте начистоту.
Пришлось признаться, что в Испании шла ожесточенная гражданская война, когда мы уезжали из Европы.
— Ну и что вы делаете с убитыми? — допытывался Теи.
— Закапываем в землю.
— Закапываете в землю! — Теи явно был потрясен и возмущен таким варварским расточительством.
Это же надо, убивать людей только затем, чтобы закапывать их в землю! И никто их не выкапывает потом, когда «дойдут»?
Что он — смеется над нами или в самом деле недоумевает? Лицо вполне серьезное. Может быть, смотрит на нас, как мы смотрим на индусов, которые не едят священных коров, оставляя их падальникам.
Теи рассказал про своего отца Уту, самого знаменитого и свирепого воина в долине Уиа. Он почти ничего не ел, кроме человеческого мяса. Но в отличие от своих друзей предпочитал выждать, когда оно «дойдет», и тогда уже шел с миской к погребальной платформе. Вместе с пои-пои получалось отменное блюдо. Как-то вдова одного умершего соплеменника Уты привела ему свинью: хотела отвлечь его внимание от покойника. Но Ута сперва съел свинью, потом покойника. Мать Теи рассердилась на Уту, потребовала, чтобы он ел рыбу и другую приличную пищу, без такого отвратительного запаха. Ута послушался, говорил Теи. Долго не ел тухлого мяса. И до того отощал, что пришлось вернуться к прежней пище.
Лив ужасалась; Момо слушала с открытым ртом, вытаращив большие карие глаза на смирного старого человека, который говорил о людоедстве как о самом обычном обеде. Теи признался, что сам один раз участвовал в каннибальском ритуале. Здесь, в Уиа, он тогда был еще совсем молодой. Человеческое мясо сладкое, как кумаа — батат. Обычно жертву жарили, вернее, пекли на горячих камнях в земляной печи, завернув в банановые листья, как он нам свинину готовит. Некоторые ели человеческое мясо от голода, потому что тогда на острове было много народу и не всем хватало пищи. Но обычно потребление человеческого мяса носило характер религиозного ритуала и своего рода мести.
Вкуснее всего женское предплечье, объяснял Теи. «От белой женщины», — добавил он и поглядел на Лив с хитрой улыбкой. Пошутил, конечно, но я сомневаюсь, чтобы присутствующим дамам понравилась эта шутка.
Я подбросил полешко в костер, чтобы разогнать темноту. На всем острове не было человека добрее Теи, но все же я чувствовал себя как-то странно, сидя под звездами и слушая рассказ очевидца о людоедстве.
Человек вообще представляет собой странную смесь ангела и дьявола, будь он испанец, полинезиец или викинг. Сейчас благочестие не позволяет нам отрезать рыжий локон с головы ближнего, а в следующую минуту мы отрубаем голову целиком, закапываем друг друга в землю или жарим, как свиней. Прикажи какой-нибудь вождь, наверно, Теи Тетуа и сейчас схватил бы палицу и отправился убивать. Да и я, если призовет отечество, вскину на плечо винтовку. О прогрессе на поле боя можно сказать очень просто: мы считаем достойным вонзать штык в живого человека, а втыкать вилку в мертвого — варварство.