Фатум. Том четвёртый. На крыльях смерти
Шрифт:
…красные духи, пляшущие в огне!
И ты, Мать Касатка!
Всё это время женщины, сидящие поодаль у подножия вздыбленных скал, отбивали такт черепашьими трещотками и на высокой ноте хватали припев древней песни:
Слушайте, черные упорные духи, вот вам работа:
– Да станут столбы его дома прочнее камня!
Слушайте, синие проворные духи воды, вот вам работа:
– Да станет крыша его плотнее китовой шкуры!
Слушайте, белые, летучие духи, вот вам работа:
– Да станет дыханье его очага теплее солнца!
Слушайте, красные жгучие духи, вот вам работа:
–
как раскаленный песок!
Песня заканчивалась, и воины куана 38 Касатки, поравнявшись со своими копьями, хватились за древки.
38
Куан – то же, что и клан или род.
Чокто, как хозяин будущей бараборы, отошел в сторону, где на китовых позвонках сидели вождь, старейшины и великие воины его рода.
Две Луны указал ему на свободный позвонок слева от себя и улыбнулся безгубым ртом. Когда сын опустился рядом, он положил длинный вампум, сотканный из священных раковин, себе на колени и, вытянув руку, дотронулся до груди сына прямо под сердцем. Затем коснулся до того же места на своей груди и хрипло сказал:
– Скоро ты станешь анкау 39 , Чокто. Дом у тебя уже есть. Калги поднимут его раньше, чем лосось пойдет на нерест. Через четыре дня,– Две Луны выбросил четыре татуированных пальца,– мы отправимся на Священную скалу Матери Касатки. Готовься, спрашивай духов и думай, что ты скажешь ей.
39
Анкау – вождь.
Время, отпущенное дню, миновало. Мраморная луна, похожая на раскрытый цветок белой водяной лилии, терялась в дымном облаке. Прозрачный свет ее заливал шумящий прибоем океан и известняковые громады скал, тянущихся с севера на юг. Танцы давно кончились, но поселок Людей Берега продолжал свою жизнь. В честь закладки большого дома сыну вождь устроил потлач-кхаташи 40 , созвав гостей и родственников не только из фратрии ахкани, где, в основном, проживали свояки и шурины, но и друзей из далеких мест.
40
Потлач – публичный пир, сопровождающийся щедрыми раздачами накопленных индейским богачом натуральных сокровищ. Кхаташи – потлач в связи с постройкой нового дома. Существовали еще потлач-«игрушка» в честь новорожденных; а также потлач-укехаташих – поминки или так называемое кормление умерших. (Аверкиева Ю. П. Индейцы Северной Америки / Изд. АН СССР.– М.: Наука, 1974). (Прим. автора).
День съезда родни и гостей как нарочно ознаменовался богатым уловом и охотой. Рыбаки доставили в своих каноэ 41 несметное множество рыбы и дичи. Еды было вдоволь, и это веселило сердца. На окраине стойбища шехалисов выше человеческого роста лежали добытые охотниками туши лосей и оленей. Женщины в чавкающих от крови мокасинах трудились не покладая рук. Перемазанные жиром, они ловко надрезали пиколами 42 шкуры, просовывали крепко сжатый кулак под кожу и, приподнимая ее, умелыми резкими движениями одного лишь кулака свежевали тяжелые туши. Руки их были багряными выше локтей, но они не чурались сей малости: пронзительно перебраниваясь или смеясь между собой, старухи и молодые индианки вытирали их о засаленные подолы кухлянок или давали облизывать собакам. Лохматые индейские псы, громко дыша и поскуливая от жадного нетерпения, шныряли среди женщин, лязгали зубами и устраивали дикую свору, когда то тут, то там в сторону летели сизые потроха.
41
Каноэ – индейская лодка из бересты и дерева.
42
Пикола (пиколка) – женский индейский нож.
Чокто в окружении друзей окинул взором берег. Стояла ночь, но гости продолжали прибывать. То и дело глашатаи, ударяя колотушками из копыт косули, обходили лагерь от одного куана к другому и громко оповещали: «С юга прибыли Люди Горбуши» 43 или «Спешите встречать друзей нутка!» 44 . Гостям помогали вытащить на берег каноэ и баты 45 , устроиться в бараборах или поставить палатки-яххи 46 . Берег вспыхивал всё новыми и новыми кострами, где начинали звучать песни и речи друзей.
43
Люди Горбуши – квакиютли.
44
Нутка – одно из племен-рыболовов Северо-Западного побережья Америки.
45
Баты – большие лодки, способные вместить от десяти до ста человек.
46
Яххи – большие переносные палатки, по типу известных палаток-типи индейцев прерий; не путать с вигвамом. (Прим. автора).
У каждого кострища Чокто приветствовали радостные крики знакомых, и зазывалы всячески пытались затянуть сына вождя в свой круг.
Чокто был самым рослым среди шехалисов, и плечи его с каждым годом становились все шире и массивнее. Не было в роду Касатки воина более ловкого и неутомимого, чем он. Остротой обоняния он мог соперничать с любым хищником, и редкий раз, возвращаясь с охоты, рабы не тащили в лагерь тушу оленя или другого зверя, добытого его меткой пулей.
Кроме обжаренного и отварного мяса, испеченной на углях рыбы, на потлаче можно было видеть груды ракушек, арату 47 и разнообразных моллюсков, которых собравшиеся поедали сырыми, разбивая о камень либо вскрывая ножом. Обильную пищу запивали не только родниковой водой. Скво 48 выносили глиняные горшки с напитками, вареными из сока давленых ягод: черники, дикой малины и вишни. Их подслащивали пчелиным медом. Основательно перебродив, они становились крепкими, хмельными и веселили сердце. То тут, то там затевались азартные игры в иглы дикобраза или начинались пляски. Две Луны, едва держась на ногах, скинул с себя всю одежду, кроме набедренной повязки, подставляя свое большое тело прохладному ветру. Теряя счет, он раздавал подарки: мелькали роскошные накидки тлинкитов из пуховых коз под названием «чилкат», дарились акульи зубы, цветные раковины и дорогая резная посуда квакиютли. Все славили щедрость старика, хотя и отдавали отчет: долг платежом красен… и придет день, когда каждый достанет лучшее из своих сумок, чтоб рассчитаться с шехалисским лисом.
47
Арату – мелкий морской рачок, схожий с креветками. (Прим. автора).
48
Скво – индейская женщина.
Глава 2
Еще гремели песни и дробились мозговые кости, когда Чокто с тяжелым животом и кружащейся головой, перешагивая через тела родственников и гостей, направился в барабору отца, что располагалась в центре селения. Найти ее не составляло труда даже в ночи, так как рядом с нею тянулся в небо самый высокий тотемный столб из цельного кедра, покрытый резьбой лучших мастеров. Ближе к воде, там, где были вырыты ямы и куда еще днем сбросили убитых им рабов, теперь уже торчали домовые столбы его будущего жилища. Чокто пьяно облизал пересохшие губы и устало оперся на один из столбов. Где-то ниже, у самой воды, послышался звонкий смех. Девушки отмывали одежду и расчесывали гребнем волосы.
Он вдруг почувствовал, как что-то горячее залило его грудь и заставило сжаться сердце. Сами собой на ум пришли слова матери, умершей при родах три зимы назад: «Охотник без жены – что дом без очага».
Хмурый и мрачный, он опустился на землю. Думая о девушках, ему почему-то припомнилась одна из старух, которая успела плюнуть ему в лицо прежде, чем его топор сделал свое дело. Худая, старая, с провалившимися сухими щеками и длинными спутанными волосами, похожими на седую гриву старой волчицы, она неуловимо напоминала шехалису его мать. Кожаная кухлянка ее была разорвана, обнажая смуглые костлявые плечи и тощие, будто раздавленные, отвислые груди, давшие жизнь многим и истощенные материнством.
Чокто обхватил голову руками, сдавил ее так, что вздрогнули и взбугрились глубоким рельефом мускулы. На какой-то миг ему почудилось, будто он поднял топор на свою мать. С минуту он продолжал сидеть без всякого движенья, слушая глубокие вздохи черной ночи, шумливый прибой, играющий прибрежной галькой, затем тяжело завалился на бок, точно проваливаясь в омут…
Чрезмерное возлияние перебродивших винных ягод крутило живот, вызывая спазмы. Чокто хватал ртом сырой воздух океана, но плоть продолжало корежить и трясти; он купался в испарине и несколько раз его крепко вывернуло наизнанку так, что он харкал уже желчью, а ягодицы сводила судорога.