Фатум. Том четвёртый. На крыльях смерти
Шрифт:
Дель Оро дрожал, голова у него шла кругом. Он прижал пальцы к горлу, в красных глазах застыл нескончаемый ужас. Над головой в высоком небе, ему казалось, выл и стонал ветер, точно сонм томящихся в муках погибших от его рук душ.
– За что ты убил драгуна?
– На нас напали… инсургенты… – из горла Сыча вырвался сдавленный всхлип. Пальцы в отчаянье скребли землю, сдирая их в кровь. Потом, схватившись за ворот, он разорвал серапе вместе с рубахой так, что они свисли двумя лохмотьями с бедер.– Вы что же, не верите мне?
– Конечно да,– участливо произнес голос.– У меня есть чувство, которое всегда подсказывает, кто начинает слишком много вилять хвостом… Ты предал своего друга, собачье мясо, и обокрал
– Боже, помоги мне! – воскликнул дель Оро, но голос его надломился в глотке и он захрипел: – Боже, по-моги…
– Где пакет? – белую кость черепа раскроила черная щель ухмылки.
– Какой пакет? Я не знаю… Нет, нет! Это мое. Он мне нужен…
– Тебе уже ничего не нужно,– глаза сверкнули зеленым огнем, вертикали зрачков потемнели.
Обезумевший Сыч прижался спиной к горячему камню, с ужасом глядя на приближающуюся смерть.
– Хозяин,– задыхаясь от кашля, проблекотал полукровка, протягивая обшарпанный пакет.– Я умоляю вас! Не убивайте, я буду служить вам по гроб…
Степной Дьявол навис над ним, забирая пакет:
– Умирать надо тише, дель Оро. Ты знаешь, какая страна лежит за теми горами? – черная перчатка с пакетом махнула в сторону северо-востока.
– Знаю, что большая…
– Ты бывал там?
– Нет,– дель Оро с судорожной надеждой сшеркнул рукавом пот.– Выше Эль-Пасо мой конь не забирался. Туда только птицы летают. Да, похоже, бежит вот та река…
– Тогда тебе будет интересно отдаться ее течению… —меч вспыхнул огнем на солнце.– Хотя даже и это путеше-ствие для тебя роскошь.
Глава 14
Старик замолчал, уперевшись взглядом в чернильный прибор. Он смотрел немигающим взглядом на одну давно примеченную им царапину и думал, как слаб и как одинок он на пороге опасного решения. Его Монтерей, да что там —вся Верхняя Калифорния – кишела подчиненными ему людьми, но не было ни одной души, которая постучала бы к нему в двери и разделила его муки: безумно горделивые помыслы о величии и убийственное сознание беспомощности. «Тот же Ксавье: славный малый, но скользок, что угорь, и изменчив, как хамелеон,– резюмировал де Аргуэлло.– Сто против одного – комендант будет с тем, кто останется в выигрыше».
Но даже осознавая всю глубину и низость этой гадкой истины, он боялся сейчас остаться один, потерять пусть изменчивое, но живое участие человека, которому изливал душу, который внимательно слушал его и был всегда готов услужить советом.
– Я хочу одного, Ксавье,– Эль Санто коснулся своего холодного лба некогда сильной и твердой, а ныне дрожащей и ошибающейся рукой.– Чтобы русские посланцы, если они объявятся у наших ворот, испугались и знали, с кем имеют дело.
– А если этого не случится, ваша светлость? – комендант следил за стариком беспокойным взглядом.– Вы окажетесь крайним, простите… А что будет потом, догадываетесь?
Губернатор поднял уставшие глаза и встретился с упорным взглядом черных глаз де Хурадо.
– Боюсь, после сего вам уже никто не подаст руки…
– И вы тоже, Ксавье?
– Не знаю,– уклончиво ответил тот, опуская настороженные глаза.– Возможно, дети и жена уже будут оплакивать своего отца на могиле.
«Вот ведь уж, как опять извернулся»,– усмехнулся в душе де Аргуэлло.
– Ладно, довольно сгущать краски, мой друг, уж кто-кто, а вы сумеете выйти из всех передряг. Ну, а искать виновных в сем деле будет несложно… Кто не виновен, кто хоть раз не влез в политику? Меня обвинят уже только за то, что я губернатор, и вынесут приговор…
– Прошу простить меня,– комендант улыбнулся одними узкими губами.– Я знаю, вам претит казарменная откровенность, ваша натура… Мораль…
– Хватит петлять, амиго. К чему эта велеречивость? А о морали забудьте; кто знает, сколько нам осталось сидеть на этой пороховой бочке? Помните, как у Данте 28 : Lasciate ogni speranza voi ch’entrate… 29
– Ну, если так,– Ксавье оживился и вежливо вытянул руку на ореховой столешнице.– Извольте. Вы не помните анекдот, ваша светлость, что прокаженный сказал шлюхе?
28
Данте, Алигьери – величайший поэт Италии и всего средневекового периода (1265—1321); принимал участие в общественной и политиче-ской жизни своей родины Флоренции; был осужден на изгнание, а затем и на смертную казнь; покинул навсегда Флоренцию; скитался по разным местам; последние годы жил в Равенне, где и похоронен. Первое его произведение – «Vita nuova» – собрание стихотворений. Его «Convito» —образчик итальянской научной прозы.
Его «Rime» содержит стихотворения, сонеты и канцоны. Обессмертил себя «Божественной комедией», состоящей из трех частей: «Ада», «Чистилища» и «Рая» и представляющей «поэтическую энциклопедию средневекового миросозерцания». (Прим. автора).
29
Lasciate ogni speranza voi ch’entrate (итал.) – по Данте, надпись над воротами в ад, означающая: «Оставьте надежду входящие сюда». (Прим. автора).
– «Оставь сдачу себе?» – ответил через заминку губернатор с некоторой небрежностью, за которой скрывалась настороженность.
– Именно так, ваша светлость,– поторопился комендант, с трудом справляясь с голосом.– Я разумею, вам стоит так же ответить и русским.
Эль Санто громко и истово высморкался, спрятал платок в карман атласного камзола и потребовал, вопросительно вскидывая брови:
– Нельзя ли яснее?!
– Ясность тут одна, ваше высокопревосходительство. Испанцы со времен великой Конкисты не разучились держать оружие в руках.
– Но откуда нам взять силы? – старик, запаляясь, приподнялся в кресле.
– Силы? О, они всегда появляются, когда нужны. Я более чем уверен: гарнизона Монтерея хватит отбить атаки этих варваров. А если присовокупить к этому эскадрон вашего старшего сына Луиса, да волонтеров Сальвареса, то мы вполне бы могли рискнуть взять штурмом их форт. Разве это не решение всех проблем? Если заговорят пушки – слов уже не услышать.
– Боже мой! Какое красноречие, Ксавье! А ну-ка, придержите язык, любезный, пока не испачкали его в крови патриотов. К чему вы всё призываете к войне?! Вот до чего доводит карьеризм. Вы любите только себя. Хотя, признаться, вы и себя любили не очень красиво…
– Но что же нам делать? Если молчит Мехико? Если молчит Мадрид?
– О да! Этот вопрос, как гаррота, душит и меня. Почему до сих пор нет гонца?.. Нет предписаний?..
«По-че-му?» – мысленно по слогам построил губернатор, чтобы убедиться, что такой вопрос существует и имеет смысл. Такой вопрос, конечно же, существовал и имел смысл, но был до такой степени чудовищен и страшен, что дон Хуан вновь вжался в кресло и в отчаянье сдавил подлокотники. Ему было жаль себя, Монтерей, на обустрой-ство которого было брошено столько времени и сил… было и жаль солдат, ибо случись завтра непоправимое, никто и никогда даже не попытается разобраться в этом узле его терзаний и мук. «Господи, а если тот бред, что говорил Сальварес, действительно правда? – подумал он и содрогнулся.– Бедные мои дети, что ждет их в новом мире? Может быть, новые палачи? А я?.. Сам-то я что? – Эль Санто плотно сжал губы.– Нет, ничего не выйдет. Я по рождению и по духу буду всегда принадлежать к старому миру».