Фауст и физики
Шрифт:
В самом начале трагедии, перебирая причины своего недовольства наукой, Фауст говорит о «гнете мелочей». Это микроистины, микрозавоевания разума, которые не могут его удовлетворить. Фауст тянется к «высшему» — к познанию всей связи вещей. Какие-то истины признаются им на этом пути полезными. Но он не может остановиться на них. Фауст не столько исследователь, ценящий вес факта, сколько философ, желающий дать объяснение связи фактов.
Для Эйнштейна поиски физической истины были неотделимы от объяснения смысла жизни, от осмысления себя в этом мире. Драма идей от листов с формулами перебрасывалась в философию — самую
Конечно, Эйнштейн был не просто физик, он был теоретик. Есть такое разделение среди современных физиков. Часть из них (меньшая) — теоретики, часть — практики. Строгой градации нет, но все-таки разделение налицо. Теоретики занимаются теорией, практики — практикой. Сегодня, когда физика сомкнулась с промышленностью, среди физиков неминуемо много техников— людей, для которых реализация микроистин является целью. Они не посягают на общее, им важны частности. Общее представление об общем не может им заменить творчества в своей сфере.
Естественно, что практики больше реалисты, чем теоретики. Они «ближе к земле».
Но чем ближе они к земле, тем дальше они от неба. Их драма идей — это драма исполнения этих идей, драма творческая, но специальная. Если бы мы попытались изобразить ее в романе, то это была бы драма, «технологическая», хотя и одушевленная человеческими чувствами. Она не была бы интересна всем.
Для литературы же интересно то, что всеобще.
Вот почему Гёте отказался от изображения алхимических мук Фауста. Конечно, это были подлинные муки Поиск, хотя и ложный, стоил Фаусту и слез радости и слез разочарования. Он не раз погибал и воскресал за своими пробирками.
Но Гёте опустил эту драму Фауста. Он перешел от нее к драме идей, поднимающейся над опытами. Он перешел к тем самым отношениям бога и человека, которые мучили Эйнштейна.
Эйнштейн называл богом природу. Именно она была тем «абсолютным», к рассекречиванию которого стремился его дух. Он двигался к этой цели скачками, преодолевая расстояния, на которое у других не хватило бы десяти жизней. Дух Эйнштейна приблизился к природе так близко, как, может быть, ни один дух на земле. И тем не менее он ощущал гигантское пространство, разделяющее их. «Модель мира» не улавливалась. Она то брезжила, то рассыпалась в математических значках доказательств. И Эйнштейн писал: «…над нами стоит со своей мраморной усмешкой неумолимая природа, давшая нам больше желания, чем ума».
Приближение и отдаление, насыщение и неудовлетворенность, всесилие и бессилие — вот чувства, на подмостках которых разыгрывалась эта драма.
Фауст, бессильный разрешить ее, хочет оборвать ее физически. Отвергнутый Духом, с которым он хотел сравняться, Фауст подносит к губам яд.
Он не выпьет его. Он бросит науку и уйдет за чертом. Он попытается разрешить драму идей, ища выхода из драмы обстоятельств.
Известны примеры, когда так же поступали и физики. Макс Планк, открывший кванты, восстал против квантовой механики. Он призывал своих учеников быть верными электромагнитной теории Максвелла. Лоренц жалел, что он еще живет, когда все так запуталось и истину установить невозможно.
Были физики, которые уходили в политику, в драму обстоятельств. Иные предпочли откровенную практику: она влияла на мир.
Но это не разрешало того, что они оставляли. Как Фаустово строительство, этот «выход» не был выходом из драмы идей. Она оставалась. Она возникала вновь и вновь, оставаясь вечным спутником Знания.
И сейчас то, над чем бился в теории поля Эйнштейн, не разрешено физикой. В ней накопилось столько фактов, что и квантовая механика не может объяснить их. Фактам нужна новая теория.
Об этом писал совсем недавно И. Тамм. Его статья кончалась словами: «Дай бог мне дожить до новой теории и дай бог понять ее».
О философской неосвоенности новых фактов астрофизики говорит в своей книге «Вселенная. Жизнь. Разум» И. Шкловский. Книга эта читается как роман о драме идей, вынесенных в космос. Шкловский жестко констатирует возраст Солнца и звезд, говорит о срокахсуществования цивилизаций. Эти сроки ограничены, цивилизации не могут существовать вечно.
В картине жизни Вселенной, которую рисует Шкловский, нет никаких иллюзий, никаких скидок на незнание. Она строится из фактов. Это факты, не признающие компромисса, факты, которые не преодолеть никакой надеждой.
Жесткость выводов книги — это жесткость объективной реальности. Эта реальность не признает «happy end’a». Она настаивает на относительности жизни звезд и на относительности самой жизни. Излагая факты происхождения ее, Шкловский пишет о гипотезе «пульсации» Вселенной.
По этой гипотезе Вселенная состоит из звездного вещества, которое то «сжимается», то «разлетается»; сжатие и разлет галактик соответствуют фиолетовому и красному смещению.
Сейчас наблюдается разбегание галактик. Они удаляются друг от друга с огромной скоростью, и это вызывает красное смещение спектра. Удаление их дает основание предположить, что когда-то Вселенная представляла из себя «ядерную каплю» — то есть сгусток звездного вещества, по плотности равный плотности атомного ядра.
Затем произошел взрыв, и вещество стало разбегаться. Было это примерно 12 миллиардов лет назад. Но измерения возраста звезд показывают, что есть звезды и старше этого срока. Это говорит о том, что нынешний разлет галактик — не первый в истории развития Вселенной, что ему предшествовали «сжатия» звездного вещества. Чередование сжатия и разлета и составляет смысл гипотезы «пульсации».
«Необходимо подчеркнуть, — пишет Шкловский, — что явление красного смещения, вызванного расширением, разлетом галактик, благоприятствует возникновению и развитию жизни в тех или иных уголках Вселенной. Если бы Вселенная не расширялась, температура в ней была бы настолько высокой, что даже простейшие молекулярные соединения вряд ли могли бы образоваться. Если справедлива гипотеза «пульсирующей Вселенной», 10–12 миллиардов лет назад Вселенная должна была сжиматься.Следовательно, в то время вместо красного смещения было фиолетовое смещение. Это должно было бы привести (на некоторой стадии сжатия) к существенному увеличению поля коротковолновой, жесткой радиации. Полная плотность излучения так же была бы очень большой. При таких условиях возникновение и развитие жизни маловероятно». И далее: