Файф-о-клок
Шрифт:
– И в чем же состоит дело, приведшее вас ко мне? – осторожно поинтересовался я.
– Мы к этому вопросу еще не приблизились, – успокоил меня Редактор.
– Заплутали? – обеспокоился я.
– Нет, – Редактор отрицательно покачал головой. – Стараемся не нарушать традиций великой отечественной литературы.
Я обреченно вздохнул и приготовился слушать дальше.
– В Литературном институте имени Алексея Максимовитча Горького я пробыл недолго. – Здесь Редактор посмотрел на меня со значением, мол, он делает все возможное, чтобы поскорее приступить к делу. – Пробыл недолго… Ибо с первого курса я эмигрировал в зарубежную прозу. Но быстро только дела подшиваются, а процесс эмиграции требует художественного смакования, извините за местечковый диалектизм… Начнем с того, что крепкие спиртные напитки не пробуждают во мне потока сознания, как полагается русскому писателю, и вместо внутреннего монолога меня развозит на диалог. Иначе говоря, после водки я склонен потрепаться, а не поразмыслить. И следовательно, из меня не прет литературы. А вдобавок
– Здесь я обязан что-нибудь вякнуть? – осведомился я.
– Непременно! – подтвердил Редактор. – И поскольку вы совершили этот антигуманный поступок, я тоже продолжу без зазрения совести… Мысль об эмиграции посетила меня в букинистическом магазине, когда под обложкой Лукиана я обнаружил штамп «Разрешено к вывозу из Рима». Ниже стояла факсимильная подпись: «Двенадцатый уполномоченный». И за всю свою бытность дворником я ни разу не встречал подобного сертификата, что на книге, что на лбу человека… Как вы помните, дело происходило в России, где медведи катаются на скейтбордах по Красной площади, казаки в шароварах пляшут у храма Василия Блаженного, падает бесконечный снег, а румяные девки торгуют матрешками. То есть все поголовно заняты своими проблемами, кроме Голливуда, который распространяет эти образы по всему свету, пуская слезу от умиления… Но по понятным причинам в России нет Рима ни с какой стороны Сибири. А только бескрайние литературные дали да три агломерата: Москва, Бологое и Санкт-Петербург… [2] Букинистический магазин находился в последнем из перечисленных поселений, а я к тому времени переехал туда из Москвы, не выходя на промежуточной станции… Санкт-Петербург встретил меня дождем, потому что на просторах России происходят вечные метеорологические катаклизмы. Одновременно в Москве идет снег, в Санкт-Петербурге – дождь, зато в Бологом – постоянная жопа. Простите за эпитеты. Но отзывчивые русские люди на это не жалуются и проживают повсеместно. Румянят девок, мастерят матрешек и пляшут в красных шароварах…
2
На самом деле примечаний никто не читает. И можно писать всякую чушь в собственное удовольствие. Ну, съездил я как-то на Крит, а затем, извините, в Прагу. С разными составляющими. И что же теперь, диссертацию защищать?! На тему «Влияние бессодержательных экскурсий на бессознательные процессы»? Рассказывать, что наврал с три короба и на этом не успокоюсь. Ибо какая Анна без Маш'a, а Файф без О-клока?! Что же касается персонажа под литерами N. N. – он умер. Его расчленил редактор электропилой. Дважды переехал на автомобиле. Зарезал прямо в издательстве. И сказал, вытирая руки: «Тоже мне – литературная мистификация!» О, как я завидую редакторам, которые оттягиваются на примечаниях!
– Да что за хрень вы рассказываете?!! – не выдержал я.
– А что за хрень вы пишете?!! – мгновенно отозвался Редактор и принялся вытряхивать несметные рукописи из своего портфеля…
Если честно, в России я пробыл четыре с половиной дня. Где – б'oльшую часть провалялся в отеле. И мог бы подробнее рассказать о даме, с которой валялся, чем о русских медведях, с которыми – не лежал. Из русских развлечений мне предложили рекламный буклет «Ночь в цыганском таборе и многое другое всего за сто пятьдесят рублей», но я подумал и отказался. Потому что мертворожденные матрешки вызывали у меня сомнения в интеллигентности этого мероприятия. Я живенько представлял, как цыгане делают «Шпок!» и разбирают меня на части. «Шпок!» Покуда из метра семьдесят шесть от меня не останется сантиметров двадцать. А я видел эту уродину, то есть самую маленькую из матрешек. Размышлял о вырождении и не хотел бы освежить всю логическую цепочку…
Иначе говоря, то, что я знал о России, умещалось на двух страницах путеводителя. Но я не стеснялся рассказывать об этой загадочной стране в своем предыдущем романе – «Фриштык в потемках». И даже считался крупным специалистом по методике спаривания медведей. Бурого с белым. Вдобавок – русские женщины… О, эти русские женщины, которые служили все поголовно в отрядах быстрого реагирования. Останавливали на скаку лошадей Пржевальского и заходили в горящие избы ради спортивного интереса. Они вызывали во мне священный трепет. Такой трепет, что я забывал о методике спаривания…
Помню, как ехидная журналистка, словно сошедшая
Местом, где орудовали мои красотки, я выбрал город Санкт-Петербург, потому что на канале «Евроньюс» регулярно рассказывали о погоде. И в этом населенном пункте было теплее, чем, скажем, на Чукотке. А мои красотки под шубой не признавали ничего, кроме естественных прелестей, и эти прелести могли бы померзнуть ближе к Ямало-Ненецкому автономному округу. То есть я наполнял роман реализмом в меру своих возможностей, не отползая далеко от телевизора и прочих средств массовой информации. Как, например, стриптиз-бар «Папа Рома», где девки на одну половину были голыми, зато на другую – мадьярками. Что способствовало изучению народов Крайнего Севера…
Поэтому, когда развонялся Редактор, со своими географическими и психологическими подковырками, я был несколько разобижен. Ибо! Общество знает правду только наполовину. Без государственных секретов о себестоимости черной икры. Наполовину! Иначе бы в полном составе отъехало в Сибирь… А писатель – это слуга общества. И задействует только треть головного мозга, поскольку две запасные части остаются у него незасеянными. Мягко говоря, под пар'aми. Там растет бурьян, гуляют бабы и распиваются спиртные напитки… И если общество знает наполовину, а писатель думает на одну треть, то в целом получается – национальный бестселлер. Что бьет рублем всякую ревизионно настроенную сволочь!
Короче говоря, по моему глубокому убеждению, в недрах России могли происходить нереальные события, которые возникали вследствие одного обстоятельства – что «дело было в России». И никаких психологических обоснований больше не требовалось. Поэтому… Все, что американцы привыкли трактовать по дедушке Фрейду, я объяснял – по России. А если римлянин или древний грек начинал вести себя неподобающим образом, я органично перемещал его на просторы Сибири, где он моментально приходил в чувство…
Не считая красоток, город Санкт-Петербург обладал дополнительным рядом преимуществ как место действия. Во-первых, там находился отель, где я весело проводил время с Маш'a. Во-вторых, у меня остались фотографии с этого места действия. Правда, все крупные планы загораживала собой Маш'a, но зато по краям была видна Россия. Что могло освежить детали нашего путешествия. Во всяком случае, для мужа Маш'a. Я не знакомился с ним из библейских соображений – «не возжелай чужую жену в радиусе пятидесяти метров от ближнего своего». Поэтому мы отправились в Россию, ибо дальше уж было некуда. То есть все дистанционно-этические правила мы соблюли, и только фотографии Маш'a никому не решались показывать. Особенно мужу. Теперь они валялись у меня на столе в виде репортажа из «Нэшнл джеографик». И время от времени я брал увеличительное стекло – с целью реконструировать Россию должным образом. Ибо Царская площадьпуталась в юбках Маш'a, Эрмитаж прятался за плечом, а Дворцовый бридж – за брэстом. Отсюда Россия представлялась мне весьма эротичной страной…
Где совершенно белые ночи, как простыни в рекламе порошка «Тайд». Где маленький вонючий медвежонок выжрал у меня из пакета все чипсы. Где реки преимущественно заканчиваются на «вах» – «Невах!», «Москвах!». Где царь в металле – выше, чем поэт. Где военный крейсер «Аврора» – без одной трубы «Титаник». И если вспомнить про инцидент в Атлантическом океане – то не айсберг был, то «Аврора» плыл…
– Интересно, а где русские купают своих медведей?.. – лениво поинтересовался я.
– В Мойке, – отвечал дотошный Редактор.
– Что, прямо берут и засовывают в раковину? – удивился я. – На кухне или в ванной?
– Река так называется – Мойка, – пояснил Редактор. – И надо изучать карту местности, прежде чем…
Но тут пробило пять часов, и Редактор был вынужден прекратить свои речи…
Когда Поджо Браччолини скончался, благородные дамы Флоренции скинулись ему на статую, которая была установлена возле собора Санта-Мария-дель-Фьоре. Где женский кумир мозолил глаза набожным горожанам. А вдобавок нервировал рогоносцев своими фривольными позами. Ибо знатные мужи утверждали, что Поджо Браччолини день ото дня становится все нахальнее и нахальнее, выдвигая различные части тела. Особенно вечером, когда зловещая тень от члена Браччолини падала на спальни членов магистрата. Многие считали это чудом, потому что отдельная тень во много раз превосходила фигуру самого Поджо Браччолини. И статую убрали в собор – подальше от света. Дабы прекратить ненужные пересуды в обществе относительно титанов Возрождения…