Файл №112. Где-то там, за морем...
Шрифт:
И тут Скалли вновь почувствовала, что отстраняется от реальности. Она видела эту же камеру, но с другой точки. И в камере, кроме неё и Боггза, были ещё люди. Седой сухопарый священник что-то говорил, держа в руках раскрытую Библию. Но Дана не слышала, что он говорит. В её ушах звучали слова Боггза, доносящиеся из какого-то далёкого далёка.
— …Вся моя семья все, кого я убил, стояли и смотрели на меня…
И Скалли тоже увидела — мальчик-подросток, две девушки, пожилые мужчина и женщина. Никто, кроме неё и плачущего Боггза, не видел этих людей. Ни священник, ни охранники.
— …Я видел страх. Я видел ужас. Я заставил их бояться, когда убивал…
Боггза вывели из камеры и повели по коридору. А справа и слева вдоль стен стояли те, кого он убил, и смотрели на него. И он смотрел на них.
— …И свой страх они отдали мне. Весь. Целиком…
Заключённого пристегнули к креслу. Дверь захлопнулась.
— …Я подумал, что меня уже убили. Я увидел тысячи, тысячи душ, стремящихся попасть в моё тело…
Скалли вздрогнула, и видение исчезло. Она по-прежнему сидела на стуле в камере Боггза, а заключённой монотонно продолжал свой монолог:
— Это тёмное и холодное место как раз для тебя. Но Малдеру там делать нечего, — отчеканила она. — И отца моего там нет.
Тот невозмутимо поднял правую бровь.
— Наверное, капитан и сам рассказал бы то же самое. Но я ему не позволю. Никто ничего никому не скажет до тех пор, пока мы не договоримся.
— Я вам не верю, — устало отрезала Скалли.
— Ну что ж, Скалли, — взглянув на Дану исподлобья, ответил заключённый, — в этом тёмном холодном месте полным-полно места для лжецов. Ради Бога, играйте как хотите. Ноя знаю, что вы мне верите, — он усмехнулся. — Если вам хочется убедить себя, что я действую с Лукасом Генри заодно, — ради Бога. Но в любом случае — получаю я информацию от Лукаса или от духов — из меня вы больше ничего не выжмете, пока мы не договоримся. Терять мне нечего, поймите.
Скалли повернулась к двери.
— Охрана! — крикнула она.
— Если я умру, — раздался сзади спокойный голос Боггза, — и мальчишка умрёт.
Дверь открылась, и Скалли, не оглянувшись на заключённого, вышла.
Мотель «Саншайн»
20 миль от Уитакера,
штат Северная Каролина
17 ноября 1994
Женщина раскачивалась всем телом, совершая тазом вращательные движения, но лицо её оставалось практически бесстрастным, она продолжала равнодушно жевать резинку. Да и О’Лири, верхом на котором она сидела, был далёк от пылкой страсти. Он подцепил эту проститутку в надежде забыться, но ни женщина, ни пинта «Белой лошади» не помогали. О’Лири словно раздвоился. Части его «я» находилась не здесь и не сейчас.
Перед глазами вновь предстали события трёхдневной давности. Тогда Шон дежурил в ночь. В камере Боггза вышла из строя видеокамера. Срочно вызвали дежурного техника, а заключённого перевели в камеру для допросов и оставили под присмотром О’Лири. Первые минут двадцать Боггз сидел в углу, сжавшись и нахохлившись, как мокрый воробей. Потом пристально поглядел но О’Лири. Смотрел долго и внимательно, Шону аж стало не по себе.
И тут заключённый замурлыкал ту самую ковбойскую песенку, регулярно добавляя в припев пятую строку, отсебятину: «Я узнал тебя, бедный Шонни-малыш».
О’Лири вздрогнул. А Боггз, казалось, не обращал на него ни малейшего внимания, бормотал что-то малоразборчивое себе под нос. Но Шон прислушивался, и его трясло. Заключённый бессвязно рассказывал некоторые истории из его, Шона О’Лири, жизни. И про то, как Шон в четырнадцать лет до полусмерти отделал чернокожего парня из уличной банды бейсбольной битой, и про фиаско с Мэри-Линн Догерти, и про то, как погиб отец.
А потом Шон словно отстранился от происходящего и увидел самого себя, стоящего в холле своего дома. А на площадке лестницы, ведущей на второй этаж, лежала его мать. И Шон знал, что она мертва. Из уха миссис О’Лири вытекала тоненькая струйка крови, и под головой скопилась лаково блестящая тёмно-красная лужица.
Резкий звук открываемой двери прервал видение. Шон вздрогнул. Сердце его учащённо билось, дыхание было тяжёлым, и он чувствовал, как струйки пота сбегают вдоль позвоночника.
— Что с тобой? — спросил его начальник смены Галлахер.
О’Лири вымученно улыбнулся:
— Всё в порядке. Простыл, наверное, вчера.
— Смотри, — покачал головой Галлахер, — а то могу отпустить со смены.
— Да нет, всё нормально.
Заключённого выводили, он сочувственно посмотрел на О’Лири.
— Бедный, бедный Шонни-малыш, — пробормотал он.
С этой ночи О’Лири, сам того не желая, начал превращаться в маньяка. Он искал и находил — истинные, мнимые ли — доказательства неверности жены. Он начал ощущать угрозу себе и своей матери, исходящую от жены и некоего гипотетического «амиго». Мелкие подробности быта, назойливые воспоминания, случайные слова друзей — всё это только укрепляло в нём уверенность. И наконец — давешний разговор с женой, в котором она ясно дала понять, что неверна ему…
— Эй, милок, — внезапно окликнула Шона проститутка, прекратив свои движения, — тебя, часом, не Пиноккио зовут?
О’Лири оторвался от своих мыслей и недоумённо взглянул на женщину.
— Я тут вкалываю на тебе, потею, а ты лежишь бревно бревном, — пояснила она.
В О’Лири вспыхнула злость.
— Потеешь на мне, говоришь? — свирепо прорычал он. — Тогда придётся попотеть ещё подо мной!
Он обхватил женщину за бока, приподнял и швырнул, как куклу, уложив на лопатки борцовским приёмом. Рыча, навалился на неё и через минуту обмяк.
Центральная тюрьма
Роли, штат Северная Каролина
17 ноября 1994
После полудня
— Губернатор и верховный суд не собираются договариваться с маньяком-убийцей. Особенно с этим, насколько я знаю. Всем известно, что он любой ценой пытается избежать газовой камеры.
Произнеся эти тираду, директор тюрьмы снял очки в массивной оправе и отхлебнул воды из стакана. Скалли, прищурившись, посмотрела на обширную лысину опустила взгляд.