Файлы Сергея Островски
Шрифт:
— Ну а если не угробить, а увезти? Если зачем-то надо было сделать именно так? И кстати, что насчет того, кто увез дядю Пашу? У тебя есть идеи?
— У меня есть целая куча идей, — с пьяной важностью сказал Вадим. — Целая, не побоюсь этого слова, куча. Ты читал отцов мемуар?
— Нет. Где бы я мог его читать?
— В Сети. Он пишет и выкладывает по главам. Должен сказать, любопытное чтение. Память на старые дела у него и раньше была хорошая, а после этого компьютерного подключения стала такая, что прямо страшно. У него как кино в голове крутится, он смотрит перед собой и рассказывает, какое
— То есть он многих задел.
— Не то слово.
— И многие были бы рады, если бы автора воспоминаний публично признали невменяемым?
Вадим сглотнул.
— Ты первый сказал, — тихо произнес он. — Я сегодня с утра об этом думаю.
В этот момент Сергею показалось, что он может обойтись и без кофе, и без алкодетокса. Он даже забыл оказать сопротивление, когда Вадим налил ему еще.
— Хорошо. Среди героев мемуара были те, кто знает о его болезни?
— Да всего двое и знают, кроме участников проекта и членов семьи. Левыкин и дядя Слава Акимов. Но про Левыкина он вряд ли писал, Левыкин металлохимик, не его область. Они с отцом в лицее вместе учились, в одном классе, с тех пор дружат.
— А Акимов?
— Акимов из его первой лаборатории. Отца из этой лаборатории ушли, но с дядей Славой они потом всю жизнь общались. Не мое дело, но даже мне не нравилось, что он там понаписал. Акимов мог обидеться, он и обижался. Какая-то нездоровая откровенность, «я уже помер и мне плевать на ваши тайны», такой тон. Нет, и страшно за него было, но еще и неприятно, когда из человека все секреты лезут, словно из дырявого мешка…
Вадим замолчал, видимо, проведя в уме кое-какие параллели и смутившись.
— Ты это рассказал полицейским?
— Не рассказал. Я тогда плохо соображал. О чем спросят, о том и говорю. Он спросил, не враждовал ли с кем-то отец, я сказал — нет. Спросил, с кем общался, — тут я дядю Славу назвал. Думаешь, надо было сказать?
— Возможно. Но ведь они оставили контакты для связи, как раз на случай, если кто-то что-то вспомнит… А кстати, где живет этот Акимов? Он москвич, петербуржец?
— Москвич. Да фактически он тут живет, в академическом поселке на шестой линии. Еще будешь?
— Нет-нет, спасибо, теперь точно всё.
Сергей не чувствовал себя пьяным, только деревянные ступеньки почему-то оказывались не совсем там, где он их видел — то выше, то ниже. Сбились настройки оптической системы, все из-за этих мозговых волн, которыми полон дом. Хотя нет, все же выключено, наверное. Иди, Островски, иди, не греши на хайтек, ты отлично знаешь, что тебе сбило настройки…
Собираясь на родину предков, алкодетоксом он запасся всерьез, и оставалось еще достаточно. Две капсулы произвели сильнейшее впечатление на отравленный организм. Кровь прилила к лицу, стены и окна плавно поехали по кругу,
Он умылся холодной водой, расчесал волосы и завязал их в хвост. Предстояла еще одна прогулка.
Солнце уже скрывалось за крышами домов, когда Сергей направился к дому Акимова.
…Что же, логично. Никто дядю Пашу не выводит со двора, ему звонит друг, и он сам подходит к калитке. Там его хватают за локоть и выдергивают из поля. Сигнализация уже отключена, об этом позаботился кто-то в доме. И тогда первая подозреваемая — Нина Георгиевна, потому что ее рассказ о следах двух человек — ложь.
Дом на шестой линии был окружен глухим забором. Сергей влез на сугроб — он скрипел и подавался под ногами, снег лез в башмаки, зато удалось заглянуть во двор.
Дорожку здесь не чистили, утренний снег лежал нетронутым, никаких следов нигде не видно. В доме должно быть темновато — окна почти полностью закрывали высокие заснеженные кусты, — однако света никто не зажигал, и старомодная кирпичная труба не дымилась. Хотя печь, кажется, топят по утрам?..
— Молодой человек, вам кого?
Сергей обернулся. За спиной у него остановился маленький, как кабинка велорикши, двухместный ховеркрафт, баклажанного цвета, с обширным багажником. Рифленая «юбка» раздута воздушным потоком, над крышей тихонько гудит ярко-алое марево — верхний винт мощный, хоть через заборы с таким прыгай. Дверца, украшенная логотипом супермаркета, приоткрыта, из нее выглядывает старичок в вязаной шапке.
— Мне Акимова, — Сергей спрыгнул с сугроба и обозначил поклон. — Извините, вы не знаете…
— Так он уехал, — с готовностью сообщил дед. — Ему позвонили соседи из Москвы, он протек на них (по крайней мере, так Сергею послышалось). Сегодня утром уехал, попросил меня, чтоб я отменил его заказ.
— Вы в супермаркете работаете?
— На доставке, вот попросили. Там сын моего приятеля топ-менеджер, что же не помочь хорошим людям.
— А разве у них не автоматы на доставке?
— Куда могут проехать автоматы, — наставительно сказал старик, — туда доставляют автоматы. А куда не могут, туда я. У них бортовой компьютер слабенький, где им понять, что третью линию не чистят, а на пятой линии канава с лета не закопана. У них и алгоритма такого нет — «канава». Ничего, платят нормально. Мне-то пенсии хватает, а вот Лешке, внуку, подкинуть на карманные расходы — мать говорит, я его балую, ну и пусть говорит. Когда человеку четырнадцать, он себе за деньги купит радость, а потом уже не будет радости, будет средство выживания, вот и все…
…Пожилой курьер, скучающий в безлюдном по зимнему времени поселке. Заезжает на участки, куда не проехать автоматам, мимо остальных ездит каждый день…
— А Вячеслав Никитич не сказал, когда вернется?
— Не сказал, да кто ж это знает, если соседей залило, мало ли… Простите, а вы ему кто?
— А я племянник Зарубиных, сын сестры Ольги Ильиничны. Сергей.
— Николай Петрович, — водитель стащил зимнюю перчатку, пожал протянутую руку. — Что там у вас, случилось что-то? — полицию я видел утром…