ФБР
Шрифт:
— Пусть вас не вводит в заблуждение её внешность! От человека в этой твари нет ничего! Ошибка генетического кода, досадная оплошность! Волк в обличии ягнёнка! Она не способна мыслить! Её главное желание — впиться всеми шестью клыками в ваше тело и влить в него стократную лошадиную дозу смертоносного яда! Но не стоит бояться, дорогие зрители, ведь с нами Великий и Ужасный Укротитель Мутантов! Он вмиг усмирит эту дикую и безжалостную змею!
— Сейчас эта гадина получить своё! — подхватил Боно, снимая с пояса плеть. — Сейчас!
Он взмахнул плетью. Кожаный
Женщина-змея бесилась. Лицо её искажалось от ярости и гнева, изо рта текла пена.
Невидимый ведущий вновь перенял инициативу, и донёс до зрителей через динамики:
— А теперь, друзья, смертельный номер! Боно покажет вам, почему его зовут Великий и Ужасный Укротитель! Не падайте со своих кресел, ведь сейчас Серпентина покинет свою клетку!
Боно демонстративно вытянул вверх правую руку, на которой заблестел в свету десятков прожекторов металлический браслет. Крупный план на экране не дал усомниться — брелок был испещрён кнопками. Тонкий чупакабриный палец ткнул на одну из них, и клетка посреди арены раскрылась, как экзотический цветок в жаркий майский день.
Шипя и брызгая пеной, серпентина вырвалась наружу.
Не нужно быть гением, чтобы разгадать простую истину: она ненавидела Боно всей душой (вернее тем, что у неё было вместо души).
Выпад, второй, третий, из клыков брызгал яд, что охотно и в деталях демонстрировал зрителям объёмный экран — и всё мимо, всё впустую, хоть порой до цели не хватало нескольких миллиметров. Но Боно был неуловим. Он двигался молниеносно и точно. Его тело было неуклюжим только на вид.
Боно дразнил Серпентину, подставлялся, но в самый последний момент каким-то чудом уклонялся. Это бесило женщину змею. Она шипела и скалилась, совершая неудачные атаки. Моё воображение невольно рисовало ужасные сцены того, что могло бы случиться, будь Боно чуточку медленнее.
Но Укротитель был на высоте. На потеху толпы вдоволь наигравшись с жертвой, он взмахнул кнутом. Серпентина повалилась на пол — стоило Боно дёрнуть за плеть, овившуюся вокруг ноги женщины-змеи. Мгновения спустя, Великий и Ужасный восседал на связанной извивающейся Серпентине. Несмотря на скованность, она не оставляла попыток наградить мучителя укусом смерти. Ещё немного поиграв на публику, водя руками в миллиметрах от клыкастого рта женщины, одёргивая их, порой даже трепля её волосы и уши, Боно набросил остаток длинной плети на шею Серпентины. И принялся душить. Мертвецки белое лицо женщины-змеи вмиг покраснело. Она жалобно заскулила. Глаза Серпентины вылезли из орбит. Она задыхалась. Всё слабее она извивалась, в попытке сбросить с себя Укротителя.
Экран показал крупным планом одержимое лицо Боно. Признаться, я не сильный специалист по эмоциям чупакабр, но сомнений не возникло: Укротитель явно получает кайф.
— Ты убьёшь её, подлый ублюдок! — раздался отчаянный женский голос из зала.
— Да, отпусти! С неё хватит! Достаточно! — подхватили другие сочувствующие…
Боно словно очнулся от наваждения. Посмотрел на бессознательное тело Серпентины, потом на свои руки, продолжающие душить её, потом в зрительный зал.
— Да, я думать, с этой снэйк бич хватит, — согласился он и ослабил хватку. — Бойс, забрать её квикли!
Из прохода на сцену выбежали четыре мускулистых парня в трико. Боно слез с жертвы, и они подхватили Серпентину, заволокли её в клетку и закрыли проход. Ещё какие-то секунды, и клетка вместе с перевязанной плетью женщиной-змеёй скрылась в проходе.
И в это время на арену выбежал пятый ассистент чупакабра, который без лишних церемоний передал Боно новую плеть и тут же скрылся.
— Не волноваться, друзья, Серпентина спит, — обратился к опешившему залу Укротитель. — Через полчаса она опять будет хотеть кусать ядом меня и вас!
— Дамы и господа! Ваши бурные аплодисменты Великому и Ужасному Бо-о-о-оно! Непревзойдённому Укротителю Мутантов! — взревели колонки!
Зал взорвался овациями.
— Тихо! — рявкнул Боно.
Зал стих.
— Я что-то чувствовать себя колюче, на душе змея ползать! — признался Укротитель.
Пока зрители переваривали его слова, отчаянно гадая, что они могут значить, на сцену выполз громадный красный удав с гребнем длинных колючек от головы и до хвоста. Существо не производило отпугивающего впечатления. Скорее вызывало недоумение и жалость. Я поймал себя на странной мысли, что мне симпатичен этот извивающийся уродец. Было в нём что-то из давно забытой детской сказки, что не пугало. Что-то такое, что располагало к себе, несмотря на всю несуразность и идиотизм сочетания змеиной чешуи и колючек дикобраза.
Разумеется, сие заблуждение могло стоить очень дорого, попадись эта зараза мне где-нибудь на улице. Я бы на неё смотрел с искренним детским умилением, а она бы меня в кольца свои поймала, проткнула длинными иглами (наверняка ядовитыми) и проглотила живьём, после чего уползла куда-нибудь в укромное канализационное местечко, где бы переваривала мои останки месяцок-другой…
Игольчатый питон подполз к Боно на расстояние вытянутой руки, свернулся кольцами, вытянул голову и угрожающе вздыбил иглы, треща ими, как гремучник костяным хвостом.
— Молчать, бич! — порекомендовал Укротитель и выстрелил из «Смит-энд-Вессона».
Змей оказался понятливым мутантом. Вздыбленные иголки сложились в покорности, треск прекратился, гордо поднятая голова склонилась.
— Развлекать всех! — приказал Боно и щёлкнул хлыстом.
Игольчатый мутант пустился наворачивать круги вдоль стенок клетки. И хоть поверх прутьев была натянута двухметровая противозмеиная сетка, ужеёжику переростку не составило бы труда перемахнуть через неё. Правда, зверушка оказалась воспитанная. Вместо учинения террора, она ползала себе по сцене, вычерчивая разные фигуры и слова. Танец безлапой таври.