Фебус. Недоделанный король
Шрифт:
– И это все, что ты нам скажешь, твое молодое величество? – заявил высокий насмешливый голос, заглушенный общим взрывом смеха.
Смеялись и кастильцы.
Даже отец Жозеф по-доброму улыбался.
Только Микал и Саншо стояли как в воду опущенные, переживая мой, по их мнению, позор.
– Что ты нам пообещаешь? – донесся до меня другой нахальный голос сквозь тихий гул сотен полушепотом переговаривающихся людей.
– Ничего, – ответил я и, слегка обнаглев, добавил: – И не собираюсь я ничего вам обещать. У вас и так все в фуэрос прописано, и я не собираюсь их нарушать. Под дубом сказано.
Протянул руку – и Микал вложил в нее гитару.
– Я лучше вам спою.
Толпа удивленно замолкла.
Не ожидали такой эскапады от короля? Нате…
И
1
Стихи Хоше-Мария Ипаррагирре (1765–1815), вольный перевод с эускара Юрия Борисова.
Люди молчали. Никакой реакции. «Народ безмолвствует».
Смотрели мы друг другу глаза в глаза как через бруствер, усугубляя напряжение. И эту тенденцию, когда я, такой красивый, и ОНИ – по разные стороны баррикад, нужно было ломать. Сделать так, чтобы они прониклись тем, как сформулировал Киплинг, что «мы одной крови…».
– Эускара Херриа та батасуна! [2] – воскликнул я напоследок, не найдя ничего лучшего в качестве лозунга.
Опустил вздернутую руку, поклонился электорату и ушел обратно в храм. Не оглядываясь. Теперь от меня уже ничего не зависит.
2
Земля баскского языка едина! (баскск.)
В портале собора догнавший меня дон Саншо спросил:
– А пятая сестра кто такая?
– Гасконь, – ответил я ему.
– А?.. Ну да, конечно, – согласился со мной кантабрийский инфант после некоторой заминки. – Что теперь?
– Теперь нам остается только молиться, – вздохнул я и пошел по проходу на самые козырные места. – Все равно они сделают так, как им выгодно, а не так, как нам хочется.
– Или нужно найти нечто такое, чтобы им стало совсем невыгодно, – усмехнулся Саншо собственной шутке.
Нужно, конечно, нужно, кто бы спорил… только вот что?
Преклонив колени на специальную косую скамеечку, уперся локтями в узкую столешницу, сложил молитвенно ладони и навалился на них лбом и носом. Так, по крайней мере, со стороны не видно, что я на самом деле делаю: сплю, молюсь или о Ленкиных прелестях мечтаю – успел, однако, соскучиться.
Как я устал за эти несколько минут под дубом…. ужаснах. Такого провала в моей жизни никогда еще не было. В прошлой жизни, я имею в виду. С моим-то опытом выступлений на разнообразных конференциях, симпозиумах и партсобраниях. Хоть бы какая движуха была от этой сиятельной толпы трех Генеральных хунт Басконии, и то легче бы было, даже если бы тухлыми яйцами эти депутаты меня закидали. А то вообще никакой реакции на такого красивого меня. Действительно, что ли, к Богу обратиться за помощью?.. Как там командир моего сына говорил на проводах моей кровиночки в Чечню? «В окопах атеистов не бывает…»
Снял корону, положил ее под руки между локтями. Тяжела «шапка Мономаха» в прямом смысле. А уж в переносном…
Вот так вот досижу тут до мессы, недолго осталось. Потом мессу отсижу. «Париж стоит мессы». Только мне не нужен Париж, больно грязный он город сейчас. Герника в этом отношении намного лучше. И даже стен не имеет: Отчий дуб – ее защита.
Основной зал храма быстро наполнился людьми. Звуки шлепали под сводами нефа. Сзади накатывал обычный бубнеж рассаживающихся перед мероприятием людей.
И вот под сводами зазвенели первые латинские слова, призывающие добрых католиков к молитве.
Отец Жозеф и служка с серебряным колокольчиком. Колокольчик, судя по чистоте звука, из Малина привезен. Малиновый звон.
Впрочем, пора осенять себя крестным знамением, а потом можно немного расслабиться, хоть на время. Пока окружающие сосредоточены на собственном спасении и не сканируют меня.
Рядом что-то бормотал про себя в молитвенно сложенные ладони дон Саншо. Ему тоже от Бога что-то надо. Каждому из сидящих здесь что-то от Бога нужно. И в отличие от меня они действительно в него веруют. Как и в действенную силу молитвы.
Вздохнул я и припомнил застольный допрос святых отцов в доме викария.
Когда мы остались втроем, хитрые францисканцы поначалу стали меня прощупывать на предмет моего отношения к Богу. И вроде как обошел я и этот участок минного поля. А то хитрый он – настоятель, аки змий. Перед трапезой вместо краткой застольной молитвы стал читать «Символ веры» и внимательно смотреть на то, как я за ним повторяю четкие латинские формулировки. Но потом я включил «необразованного виконта», искренне верного матери нашей католической церкви и в делах веры полностью согласного с собственным духовником. Вроде проскочило. А там бог его знает, что они себе в отношении меня напридумывали.
– Ваше величество, – проскрипел отец Васко, усевшись, – каково ваше мнение о том, кто должен заведовать инквизицией под вашей короной: доминиканцы или францисканцы?
Вот так вот прямо с ходу в лоб, а я тут совсем не при делах. Где инквизиция – и где губернский музей? Я даже разницы между названными монахами не знаю, кроме того, что они носят рясы разного цвета. То ли дело в православии: там монахи все одинаковые.
– А разве Святая инквизиция – не прерогатива ордена доминиканцев? – удивился я.
Я этим вопросом в прошлой жизни как-то не заморачивался. Прочел пару книжек для общего развития, и все. Да и давно это было.
– Монахи нашего ордена, ваше величество, руководят инквизиционными трибуналами в Провансе, Венсене, Форкалькье, Арле, Эмбрене, Далмации, Богемии и в Папской области Италии, – проскрипел отец Васко, просвещая меня темного.
– И… – протянул я, словно не зная, что сказать, а на самом деле поощряя старика высказаться полностью.
– И… – усмехнулся настоятель, – честно говоря, ваше величество, мы опасаемся, что под короной Кастилии Томас Торквемада установит свои порядки и здесь. А он там очень круто взял, – добавил отец Жозеф. – И, похоже, не собирается на этом останавливаться и распространяет власть своего трибунала на Арагон, благо обе эти короны в унии.