Федаренко Одноклассник
Шрифт:
Так и вышло. К субботе я справился. Проснулся рано, один, родственники уехали в лес. Я слонялся по квартире, думая, — скоро эти стены, обои, мебель, диван станут свидетелями чего-то, и какая перемена скоро со мной произойдет, — я уже буду другим… Взял дядину бритву, помазок, побрился впервые в жизни, порезался… Стыдно вспоминать!..
И вот техникум, обед; я отыскал ее в столовой и отдал два скрученные в рулон листа ватмана. Она развернула и от радости даже рассмеялась, —
и правда, я для себя
— Так что, Лена? — сказал я, пока она любовалась курсовой. — Сегодня я один в квартире до позднего вечера.
— Давай адрес, — спокойно ответила она. — В четыре часа я буду у тебя.
Она не приехала, конечно. Ни в четыре, ни в пять, ни в девять вечера, когда возвратились хозяева-родственники с полными сумками грибов.
Удивительно, но мне не было обидно. Была только какая-то пустота в ду-
ше. «Значит, нельзя купить то, что тебе не принадлежит, нельзя искусственно изменить судьбу!» — думал я.
Через неделю мы случайно встретились в той же техникумовской столовой. Лена моя, смеясь, сказала:
— Ну, ты молодец! Спасибо, курсовую на пять сдала!
Я промолчал. Она спросила тихо:
— Что, в пролете, как в самолете? Обиделся?
Я пожал плечами.
— Правда, не обиделся? — И она вдруг опять, как и в тот раз, когда мы договаривались, стала молча, долго смотреть на меня. Но теперь я уже не краснел и не опускал глаз.
— Поехали ко мне, — сказала она.
— У нас еще две лекции…
— Как хочешь, — и повернулась.
— Подожди, — я взял ее за руку. — Поехали. Только сейчас заберу сумку…
Мы молча ехали автобусом почти через весь город. Она жила в старом районе, в пятиэтажной «хрущевке». Мы поднялись на третий этаж и вошли
в маленькую двушку. В прихожей я снял ботинки и стоял как дурак.
Она провела меня в комнатку, я присел на диван, девушка — рядом. Неожиданно меня пробрал озноб, как при температуре. Я боялся, чтобы она не заметила этого, взглянул на нее искоса — глазам не поверил: такой же озноб пробирал и ее! Она волновалась и боялась чего-то так же, как и я.
— А теперь послушай, — начала она. — У меня парень в армии. Он любит меня. Верит. Тебе было бы приятно, если б ты служил, а кто-то вот так, как ты теперь, пришел покупать твою девушку?
— Если любит по-настоящему — то он тебя всякую примет, — ответил кто-то за меня. Кто-то, потому что я все же знал себя, знал, что я не мог ляпнуть такой глупости!
— Всякую? — переспросила она. — Вот как вас, парней, после этого не ненавидеть… Но пускай: не боишься ты, нет у тебя совести, так послушай еще. Я — девушка.
Я усмехнулся. Я вспомнил слово друга «загуляла» и не поверил ей, конечно, — да и кто бы на моем месте поверил?
— Раздевайся, — деловито,
Она не обманула.
Это было похоже на кошмарный сон: оба впервые, оба неопытные…
А самое отвратительное, самое гадкое, что я и в те минуты старался побольше запомнить разных деталей-подробностей, чтобы хвастаться потом перед друзьями: запоминал дыхание ее, вскрики, обрывки слов, запоминал, что балконная дверь приоткрыта и ветер шевелит гардину… А потом моя бед-
ная некрасивая девочка, испуганная, заплаканная, обнимала меня и целовала и все допытывалась:
— Ты же сделал это потому, что влюбился, ты и теперь любишь? Такое же нельзя делать без любви! Правда же?
— Правда, — ответил я, желая только одного: скорей вырваться оттуда.
Я так никому и не рассказал потом, не смог. Мне казалось, что у меня это было совсем не так, как у всех, — неинтересно, стыдно, некрасиво, ненужно… Лену в техникуме я стал избегать. А при редких случайных встречах
в коридоре или в столовой ловил на себе ее испуганные взгляды.
Однажды, уже зимою, когда у меня стала болеть нога и это меня больше всего беспокоило, Лена сама заглянула в нашу аудиторию, подошла к моей парте:
— Что же ты… даже не здороваешься… теперь?
Я не знал, что ответить. Думал больше о ноге. Думал, так, простудил, может, похожу на уколы, подлечат и все пройдет.
Больше с Леной мы не виделись.
И вот столько лет прошло, и теперь я часто думаю: если бы не эта беда, не нога моя, скорее всего, я забыл бы свою первую и последнюю девушку. Миллионы таких случаев, когда девушек бросают и забывают!.. Но теперь
я знаю: каждому — свое и каждый только сам за себя отвечает. Что разрешено многим, то — очень может быть — совсем не разрешено тебе. В общем, любовь женщины, если вдуматься, это такая страшная загадка, такая тайна; есть в том, что женщина жертвует собой, отдает всю себя чужому человеку что-то такое мистическое, непонятное и нешуточное, с чем играть нельзя.
А я захотел именно поиграть… И доигрался.
— Веришь, — тихо сказал одноклассник, — все равно я по-своему счастлив. Было же и у меня что-то, и она, Лена моя, была и есть где-то, я же не придумал ее! Не важно, помнит ли она меня, не важно, что у нее давно уже, наверное, муж, дети, — важно, что я ее помню… И больше мне ничего не надо. Знать, что она живет на земле, каждое утро смотреть на одно с нею небо, каждый вечер — на одни звезды…
Одноклассник замолчал.
И правда, темно уже, звезды над головою. Мы прощаемся, и я пустой улицей иду домой, оставив его одного сидеть на скамейке, думать.
Перевод с белорусского Натальи Капы.