Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
Побледнел Артамон Матвеев, но не робкого десятка был человек, сошел с крыльца.
— Пошто, стрельцы, шумите? Или позабыли свои еройские дела при Алексее Михайловиче? Как Ливонию воевали, ляхов побили, татарву отгоняли?
Толпа опять примолкла, только позади напирали:
— Ты нам зубы не заговаривай!
Как будто и не слыхал злобных криков, степенно продолжал боярин:
— А што беды ваши, они ведомы царю, он во всем разберется, по-справедливому с вами разочтется. Утихомирьтесь да с Богом домой идите.
Добродушно
— Чего с ним, быдлом, лясы точить, — проговорил зло Матвееву.
Насупились стрельцы, уже намеревались разойтись, а тут подняли головы.
— Слыхали, стрельцы, боярин Матвеев велел вам по домам идти? А я с вами ужо разберусь, за ваше непочтение и смутьянство розог вам не миновать, — задорно выкрикивал молодой князь, не замечая угрюмых лиц.
— Заводчикам не поздоровится, плетьми не обойдется!
Едва тлевшие угольки вздулись пламенем.
— Стрельцы! Чего рассупонились?! Решай его!
Толпа почти сомкнулась, Долгорукий попятился было по ступенькам, но крепкие руки вцепились в него намертво. Поволокли по крыльцу, сбросили вниз на копья, изрубили бердышами. Крепко пьянит вид крови, горячит и без того хмельные головы.
— Кончай Матвеева, прихвостня Нарышкиных!
Как раз выломались посланные Хованским из сеней Грановитой палаты, оттолкнули царицу с детьми, схватили боярина, сбросили вниз, а там растерзали. Началась кровавая расправа.
Сильные руки стольников Апраксиных подхватили Петра и Ивана, помогли царице Наталье укрыться в дальних покоях.
Три дня бушевали бунтарские страсти, бесновалась толпа, подогреваемая сторонниками Софьи. Растерзали обоих Долгоруких, Нарышкиных, Ромодановских, Языкова и других.
Как и задумала Софья, на трон посадили царствовать Ивана и Петра, а правительницей при малолетних царях объявили Софью. Многих бояр сослали по дальним местам.
Стрельцам Софья дала поблажку, выплатила жалованье и сверх того наградила каждого десятью рублями. Начальником Стрелецкого приказа правительница назначила князя Ивана Хованского, но просчиталась. Бунт стрельцов всколыхнул старообрядцев-раскольников. Многие стрельцы, да и сам Хованский, стояли за старую веру. Раскольники, поддержанные стрельцами, взбунтовались.
Не имея опоры в столице, Софья выехала сначала в Коломенское, а потом в Троицкий монастырь. Туда по царскому указу начали стягиваться воины дворянского ополчения. Хованский замыслил, используя смуту раскольников и поддержку стрельцов, захватить власть. Но Софья перехитрила князя-«тараруя». Она выманила из Москвы отца и сына Хованских, их схватили в селе Воздвиженском, коротко судили и тут же казнили.
Дворянская рать со всех сторон двинулись на Москву. Испуганные стрельцы струсили, явились с повинной к Софье.
— Отвечать бы вам своими головами, — раздраженно говорила правительница своим недавним пособникам. —
В Москве первым делом Софья назначила нового начальника Стрелецкого приказа — думного дьяка Шакловитого, своего нового фаворита.
— Быть тебе, Федя, у стрельцов начальником, — сказала ему Софья, — возьми их в ежовые рукавицы, штоб нам миловаться без оглядки моглось.
По вековым неписаным законам новый правитель, придя к власти, первым делом окружал себя верными людьми. Так поступила и Софья, во главе всех главных приказов поставила своих приближенных — Милославских, Голицына, Толстых. В то же время после событий 1682 года правительница прилагала все усилия, чтобы окончательно отодвинуть в тень царицу-вдову, мать Петра. Опальная Наталья Кирилловна «жила тем, что давано было от рук царевны Софьи». Печалилась царица, но не падала духом, видела одну заботу — уберечь сына. Не забылось недалекое прошлое, еще вспоминали старики времена Годунова.
«Вот так-то отдалил царь Борис царевича Дмитрия, а потом и порешили дите», — не раз в тишине раздумий вздрагивала мать Петра.
Постылая затворническая жизнь в Кремле тяготила, и вместе с детьми при первой возможности она уезжала то в Коломенское, то в Воробьево, то в Преображенское.
Преображенское село особенно притягивало. Еще при муже не раз бывала она здесь — Алексей Михайлович брал с собой часто молодую жену на соколиную охоту, свое любимое занятие. Сотни людей держал он здесь для своего развлечения…
Пришлось по душе Преображенское и Петру. Здесь он всегда был окружен малолетками-сверстниками, сыновьями сокольничих и дворовых конюхов, проживавших в селе. Саньки, Гаврилки, Федосейки, Васьки, Лукьяны — много имен осталось в памяти Петра. Каждый раз, когда он наезжал в село, затевались разные игры, особенно увлекали всех потешные сражения. Раньше «сражались» деревянными сабельками, а теперь взялись за «огневое» зелье. Понастроили земляных укреплений с рвами и деревянными стенами и башенками. Поневоле в детские забавы втягивался и «великовозрастный» Федор Апраксин, «дядько», как ласково звал его Петр. Наталья Кирилловна тоже как-то прислонилась душой к отзывчивому, доброму и толковому стольнику.
Нелегко «тянуть лямку» жизни вдовой женщине, хотя бы и царице. В печке одна и головешка гаснет. На себя глядя, только всплачешься. К тому же недавно стрельцы зарубили двух братьев, отец и еще один брат отправлены в ссылку. И за детей сердце болело. Едва не каждый день звала к себе стольника:
— Ты, Феденька, не спускай глаз с Петруши, сам знаешь, какой он непоседа. Боязно за него, как бы люди лихие тем не попользовались.
— Будь покойна, матушка государыня. Все путем образуется. Мы нынче с утра по-спокойному строем хаживать станем с потешными.