Федор Чижов
Шрифт:
Обращаясь как-то к своим почитателям, Гоголь просил их покупать только тот его портрет, на котором написано: «Гравировал Иордан». Поэтому Чижов заказал Федору Ивановичу Иордану, в 40-е годы входившему в организованный Чижовым кружок русских художников в Риме, а в 60-е — профессору и ректору Петербургской Академии художеств, выгравировать портрет их общего друга для помещения на фронтиспис.
Полное собрание сочинений Гоголя под редакцией Чижова вышло тремя изданиями: первое — в типографии П. Бахметева в 1862 году в количестве 6 тысяч экземпляров, второе — в 1867-м и третье — в 1873–1874 годах в типографии А. Мамонтова тиражом соответственно 10 тысяч и 12 тысяч.
Выручаемые от продажи книг деньги — до 7 тысяч рублей в год — Чижов исправно, по мере их накопления, посылал семье Гоголя. О чрезвычайной щепетильности Федора Васильевича свидетельствует признание его секретаря А. С. Черокова: нуждаясь время от времени в мизерных суммах — рубля полтора на обед или на извозчика, Чижов предпочитал
271
Чероков А. С.Указ. раб. С. 32–33.
Как опекун наследников Гоголя, Чижов не единожды в 60-е годы выступал в роли «докучливого просителя» перед близким ко Двору князем Петром Андреевичем Вяземским и «утруждал» его просьбами замолвить слово перед Государем о единовременном из Кабинета Его Императорского Величества денежном вспомоществовании племянникам Николая Васильевича, оставшимся сиротами после смерти его сестры Елизаветы Васильевны Гоголь-Быковой. После длительных и упорных ходатайств 12-летний племянник писателя Николай был определен на казенный счет в Полтавский кадетский корпус, а племянницы, близнецы Варвара и Анна, приняты в Полтавский институт благородных девиц [272] .
272
Российский государственный институт литературы и искусства (РГАЛИ). Ф. 195. Оп. 1. Д. 3022, 5124.
Чижов ревностно следил за всеми публикациями, касающимися Гоголя, — будь то воспоминания людей, знавших Николая Васильевича, или работы литературных критиков о его жизни и творчестве, — и откликался на них всегда живо и темпераментно. Спустя почти два десятилетия после кончины писателя, уже сам смертельно больной, он негодовал, прочитав в сентябрьской книжке «Русской старины» за 1875 год «престранную» статью о некогда близком ему человеке: «Всё из его переписки подобрано так, чтоб изобразить Гоголя почти что пройдохою, обирающим всех, даже мать свою, не говоря уже о друзьях. Ну, признаюсь, после этой… статьи проф. Миллер [273] является весьма ничтожным человеком. В Гоголе было много странностей, страшно много нравственной гордости, весьма мало образования, — что вместе с сильною талантливостью и с тем, как у нас балуют и портят талантливых людей, делало Гоголя часто несносным; но Гоголь был всегда чист, неподкупен и благороден!» [274]
273
Миллер О. Ф., профессор Петербургского университета.
274
ОР РГБ. Ф. 332. К. 3. Д. 3. Л. III об., 112.
Забегая вперед, скажем, что упокоился прах Федора Васильевича Чижова на кладбище Свято-Данилова монастыря в Москве, в шести саженях от могилы Николая Васильевича Гоголя — снова в одном «доме», как было в их земной жизни, когда на Via Felice (улице Счастья) в Риме жили они под одной крышей.
Глава четвертая
НА ЛИТЕРАТУРНОЙ НИВЕ
К середине 50-х годов среди жизненных приоритетов Чижова шелководство стало отходить на второй план. С его неуемным характером невозможно было ограничиться каким-нибудь одним делом: «Взятая мною работа (шелководство. — И. С.)ниже объема сил моих, то есть не требует полного их напряжения, тогда как, например, история искусств или что-нибудь тому подобное требует всего напряжения ума и потому не оставляет никакой возможности спрашивать себя, точно ли это деятельность» [275] .
275
ОР РГБ. Ф. 332. К. 2. Д. 7. Л. 43.
Он возвращается к давно составленной им программе сочинения о различии между иконописью и живописью, встречается с иконописцами-старообрядцами, изучает соборные постановления, Четьи Минеи, Прологи.
В 1852 году в Москве после долгого перерыва славянофилам удалось возобновить «Московские сборники», которые они собирались превратить в периодическое издание. Но, как и прежде, их намерениям не суждено было осуществиться. Уже в августе 1852 года вторая книжка «Московского сборника» была подвергнута
276
Цит. по кн.: Кошелев В. А.Эстетические и литературные воззрения русских славянофилов: 1840–1850-е годы. Л., 1984. С. 52.
В марте 1853 года «Московские сборники» были окончательно запрещены. Славянофилы снова лишались возможности печатать свои произведения, а И. С. Аксакову (редактору сборников), сверх того, запрещалась редакторская работа. За братьями Аксаковыми, А. С. Хомяковым и И. В. Киреевским учреждалось секретное наблюдение.
Между тем в письменном столе Чижова на хуторе в Триполье накопилось немало статей, которые он берег для славянофильских изданий. «Напишите, нет ли каких литературных предприятий?» — спрашивал он у Ю. Ф. Самарина в одном из писем 1854 года [277] . Но в журнальной деятельности «москвичей» наступил очередной вынужденный перерыв.
277
ОР РГБ. Ф. 265. К. 207. Д. 31. Л. 2 об.
Лишившись печатного органа, славянофилы потеряли возможность обнародовать свои взгляды, открыто участвовать в общественных полемиках на злобу дня, рекрутировать среди читательской аудитории новых своих сторонников. «Нет великого слова, нет знамени, нас ведущего; мы ходим, как слепцы, ищем деятельности ощупью; беспрестанно спотыкаемся», — подводил итог общим настроениям Федор Васильевич [278] .
Начавшаяся в 1853 году Крымская война дала толчок росту в стране оппозиционных настроений. Смерть в самый разгар войны Николая I пробудила надежды на либерализацию российской общественной системы. Эти ожидания, правда, с известной долей скептицизма, разделил Чижов. «Был я в Москве, — восстанавливал он спустя годы в памяти подробности тех событий, — <когда> пронеслась весть о кончине Николая Павловича. Вступил на престол Александр Николаевич. В первую минуту как-то полегче стало дышать, но едва прошла первая минута — все радовались,<на что-то> надеялись, — я спрашивал… не рано ли? Точно, мы вздохнем легче, но легкость нашего дыхания не отзовется ли тяжелым дыханием народа? Мы живем в ту минуту, когда слабость характера едва ли не хуже самого страшного деспотизма… Время требует не барского, а человеческого внимания к народу» [279] .
278
Там же. Ф. 332. К. 2. Д. 7. Л. 43.
279
Там же. Л. 36–36 об.
Летом 1855 года Чижов получил несколько писем из Москвы от Ю. Ф. Самарина, в которых тот уведомлял о возможности новой передачи «Москвитянина» в руки славянофилов. Участвовать в журнале намеревались, кроме Самарина, А. С. Хомяков, А. И. Кошелев и князь В. А. Черкасский. «Редактором будет какой-то Филиппов, — пометил в своем дневнике Чижов. — Он (Самарин. — И. С.)предлагает и мне участие. Я от души рад тому, что будет где приютиться…» [280]
280
Там же. Д. 8. Л. 2.
Московские славянофилы надеялись, что «трипольский сиделец» помимо прямого, литературного, участия в задуманном предприятии возьмет на себя труд подыскания корреспондентов для журнала в Киеве. Чижов ответил сразу же, обстоятельно изложив свои соображения по поводу рентабельности издания и высказав ряд дельных советов, как поднять его тираж.
«Весть о приобретении „Москвитянина“ меня порадовала, — писал он Самарину, — она предупредила мои начинания… Я намерен был нынешнею зимою поговорить с Вами и Кошелевым, не хочет ли Александр Иванович (Кошелев. — И. С.)быть издателем журнала, которого редакторами, я думал, быть мне и Аксакову по полугодно, во-первых, потому, что год напряженной деятельности страшно утомляет; во-вторых, что это уладилось бы с моими сельскими занятиями… На „Москвитянина“ я смотрел как на крайность, в случае отказа».