Федор Чижов

Симонова Инна Анатольевна

— Не останавливайтесь, Феденька, у этих картин, — говорил, бывало, Мамонтов. — Это все плохие.

— Как же плохие, Савва Иванович. Такой ведь пейзаж, что и на фотографии так не выйдет.

— Вот это и плохо, Феденька, — добродушно улыбаясь, отвечал Савва Иванович. — Фотографии не надо. Скучная машинка… Вот, Феденька, — указывал он на „Принцессу Грезу“ (Врубеля. — И. С.), — вот эта вещь замечательная. Это искусство хорошего порядка.

А я смотрел и думал: „Чудак наш меценат. Что тут хорошего? Наляпано, намазано, неприятно смотреть. То ли дело пейзажик, который мне утром понравился в главном зале выставки. Яблоки, как живые, — укусить хочется… На скамейке барышня сидит с кавалером, и кавалер так чудно одет (Какие брюки! Непременно куплю себе такие)“. Я… в суждениях Мамонтова сомневался… И вот однажды в минуту

откровенности я спросил его:

— Как же это так, Савва Иванович? Почему вы говорите, что „Принцесса Греза“ Врубеля хорошая картина, а пейзаж — плохая? А мне кажется, что пейзаж хороший, а „Принцесса Греза“ — плохая.

— Вы еще молоды, — ответил мне мой просветитель. — Мало вы видели. Чувство в картине Врубеля большое [671] » ^[672] .

Под занавес уходящего века, выполняя завет Чижова о создании процветающей «русской Норвегии», Мамонтов активно включился в работу по хозяйственному и культурному освоению северных территорий. Он принял участие в экспедиции, организованной в 1894 году министром финансов С. Ю. Витте на русский Север. Непосредственной целью поездки был поиск места для строительства незамерзающего порта, в котором могла бы разместиться база военно-морского флота России. Путь министра и сопровождавших его лиц лежал по Ярославской железной дороге до Вологды, далее по Северной Двине, через Великий Устюг, Холмогоры — до Архангельска и после осмотра Соловецкого монастыря по Баренцеву морю вдоль берегов Мурманского края. Вечера проводили за рассказами, имевшими отношение к путешествию. Когда настал черед Саввы Ивановича, он поведал собравшимся о Чижове, создателе Архангельске-Мурманского пароходства.

671

Курсив Ф. И. Шаляпина.

672

Цит. по: Киселева Е. Г.Указ. раб. С. 124–125, 140.

Впоследствии Мамонтов неоднократно порывался написать подробные воспоминания о Чижове, да так и не собрался…

Вернувшись домой из поездки на русский Север, Савва Иванович был настолько увлечен увиденным, что отправил в творческую командировку по только что проделанному им маршруту своих друзей-художников Коровина и Серова.

Через два года Мамонтов организовал на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде павильон «Крайний Север», пользовавшийся большой популярностью у публики. В его оформлении были использованы этюды и фотографии, сделанные во время путешествий на Кольский полуостров. Коровин представил свои панно: «Кит», «Северное сияние», «Лов рыбы», «Охота на моржей». Самое большое панно «Екатерининская гавань» было превращено в диораму с использованием множества интереснейших экспонатов: образцов лесных пород, моделей промысловых судов, снастей, муляжей рыб, чучел птиц и животных. Был привезен даже коренной житель Севера некий Василий, состоявший при живом тюлене, плавающем в оцинкованной ванне. Парень научил тюленя выскакивать из воды и кричать нечто вроде «ура!». В экспозиции также были показаны фотографии строящейся Мамонтовым Северной железной дороги — от Вологды до Архангельска.

Савва Иванович прохаживался по павильону, довольно потирая руки, прислушивался к разговорам посетителей. Некоторые из них узнавали его и подходили с поздравлениями. Но Мамонтов знал, что он лишь продолжатель достойного дела. Лавры зачинателя и первопроходца в освоении Крайнего Севера по праву принадлежали его великому наставнику Федору Васильевичу Чижову.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

В последнее десятилетие отпущенного Чижову земного срока его авторитет в обществе в целом и среди предпринимателей, в частности, был особенно велик. К его суждениям прислушивались, его мнением дорожили. О его безупречной честности ходили легенды. Имя его, стоящее во главе предприятия, было лучшей гарантией верности и успеха начатого дела. Вот только некоторые высказывания людей, знавших Федора Васильевича.

«Это был сильный человек, человек с властью, — писал Иван Сергеевич Аксаков. — Прежде всех других его качеств ощущалось в нем именно присутствие внутренней силы: силы убеждения,

силы воли непреклонной, деспотической относительно самого себя. Смотря на его работу, методическую, отчетливую до мелочей, всякий сказал бы, что такое систематическое применение воли к делу возможно только при твердом спокойствии и хладнокровии духа. А между тем это был человек самый пылкий, самый страстный… Цельное сочетание таких, по-видимому, противоположных свойств и было в нем особенно привлекательно: оно-то и придавало ему такую нравственную красоту и такую власть над другими».

Говоря о влиянии Чижова на окружающих, его личный секретарь Аркадий Чероков свидетельствовал: «Это была непонятная сила какая-то, мощь особая, ощутительная для каждого, всех покорять и подчинять».

«Чижов был научно образованный и „тонкий“ человек, ум благородный, чуткий, острый, отнюдь не податливый ни на какие компромиссы, — характеризовал своего учителя Савва Иванович Мамонтов. — Добрый по натуре, он был требователен к близким ему людям, и кого любил, того часто журил и даже подчас изводил… Из бесед с ним чувствовался зоркий, строгий и деликатный экзаменатор… Интеллигентная, честная постановка общественного дела и бережливость до мелочей… К людям фальшивым и пошловатым он был беспощаден, иногда до резкости. Осадить нахала, сорвать маску с подхалима — в этом Федор Васильевич был виртуоз. Таким его все знали и боялись…» ^[673]

673

Цит. по: Либерман А. А.Указ. раб. С. 9–10.

Николай Кононович Беркут, инспектор Московского врачебного округа, знавший Чижова с юности, утверждал, что «по управлению железными дорогами Федор Васильевич не допускал никакого кумовства, дружбы и послаблений, отчего могло бы пострадать дело». Он любил повторять, что «дорога мне не принадлежит, я только управляю делами Общества, так как Общество мой хозяин… и был едва ли не единственным у нас дельцом, который безупречно составил крупное состояние…» ^[674]

674

Беркут Н. К.Записки. С. 472–474.

Современников удивлял поразительный талант Чижова разбираться в людях. Он был чрезвычайно наблюдателен и умел определять характер по почерку. Одна из первых профессиональных женщин-журналисток Мария Скавронская вспоминала, как вскоре после ее поступления на работу в московскую газету «Современные известия» редактор для определения способностей новой сотрудницы направил Чижову страничку с образцом ее почерка. «Федор Васильевич, не видев меня ни разу, не только вполне верно определил мой характер, но даже не ошибся в том, каких композиторов и поэтов я люблю». В другой раз в редакцию пришло письмо «от одного господина, которого еще не видали лично; показали письмо Федору Васильевичу, и он сказал: „Когда этот человек входит, то, кланяясь, вот так подпрыгивает“. И когда вечером господин этот вошел, то, раскланиваясь, действительно подпрыгнул именно так, как показал Чижов…» ^[675]

675

Скавронская М.За четверть века: Из воспоминаний // Наблюдатель. 1897. № 1. С. 224.

Не отличаясь ни внушительным ростом, ни завидным здоровьем, Чижов обладал поистине богатырской силой духа, твердой волей и колоссальной работоспособностью. Религиозность — основа основ его личности. До конца своих дней он оставался преданным и послушным сыном Православной Церкви. Зерно веры, зароненное в него в раннем детстве, развилось в убеждение, которое было не пассивным состоянием ума, а мотивом, побуждающим к поступкам. Даже в последний год жизни, одолеваемый мучительными недугами (помимо «каменной болезни», он страдал «расширением аорты» — опаснейшим заболеванием, грозившим мгновенной остановкой сердца), Федор Васильевич старался соблюдать православные обряды и предписания отцов Церкви, не делая для себя никаких послаблений.