Федор Трофимович и мировая наука
Шрифт:
Уже вечерело, поднялся легкий, душистый морской ветер.
– Ну и куда вам теперь?
– спросил Гена,
– Желательно в Москву. И поскорее.'
– Не долетим. Покрупнее моей машину надо.
– А вы куда сейчас?
– В Куня-Ургенч. Потом домой. До темноты чтобы успеть.
– А других самолетов не бу-дет?
– Завтра с утра только. Я задумалась. От Куня-Ургенча до нашего кишлака совсем близко. Не лучше ли заехать к нашим, предупредить Седова
– Ген, а вам разрешат меня до Куня-Ургенча подбросить?
– -А почему нет? Командировка с собой?
– Командировка есть.
– Зайдите к диспетчеру. Скажите, я согласен. Давайте я свер-ток пока подержу. Тяжело, наверно.
– Нет, что вы, совсем не тяжело, - Я прижала к себе рулон, будто испугалась, что Гена его отнимет.
– Дело ваше. Храните свою военную тайяу.
– Да нет, тут ничего особенного, - сказала я.
– Вы без меня, пожалуйста, не улетайте.
– Не в моих интересах. Вдвоем. лететь веселее.
Диспетчер оказался покладистым; не прошло и десяти минут, как я сидела рядом с Геной в уютной кабинке ЯКа, словно в такси, и прощалась с Туйбаком. Синее море осталось сзади, и снова потянулись зеленые заросли дельты, исчерченные зигзагами протоков.
– Ондатры тут много, разводят ее, - сказал Гена.
Я кивнула головой. Обеими руками я придерживала на коленях рулон и пакет с зеленым чаем, который я все-таки не забыла купить в Ургенче. "А вдруг ковер потеряет свою силу?" - испугалась я.
– Так вам прямо в Куняг?
– Нет, наша партия в кишлаке.
– Как же, знаю, сказал Гена.
– Я туда позавчера врача возил. Могу там сесть,
– Серьезно?
– А что тут несерьезного? Сяду - и все. Потом как-нибудь в гости приеду. Чаем напоите?
– Ой, конечно напою!
– сказала я.
Гена был прямо ангелом. Так бы мне еще час шагать, если не подвернется попутный грузовик. Вот я сейчас вылезу из самолета - мои все удивятся несказанно: в собственном самолете прилетела, а я им скажу: "У меня есть самолет и похлеще, без шуток". И тут-то он и полетит...
Гена приземлился на ровном такыре у самых палаток. Пока мы тормозили, вся партия сбежалась к самолету. Они сначала никак не могли догадаться, кто и зачем к ним прилетел, а когда я выпрыгнула, в самом деле удивились, и Ким - я этого ожидала - сказал:
– Смотрите, летает в собственном самолете. Уж не заболели
– Нет, не заболела, - сказала я.
– Все в порядке, насос привезут через два дня, а я сделала удивительное открытие, и мне теперь поставят памятник.
– Давно пора, - сказал Ким.
– Чаю хотите?
– спросил Седов у Гены.
– Нет, пора лететь. А то до темноты не доберусь до Ургенча.
Меня возмутило равнодушие геологов.
– Я не шучу, - сказала я.
– В самом деле со мной произошла совершенно удивительная история.
– Где?
– В Туйбаке.
– Чего ж тебя туда занесло?
– Так вот, в Туйбаке я нашла такую вещь, что сегодня же вы, Седов, отправите меня в Москву, в Академию наук.
– Разумеется, - сказал Седов.
– Отправлю. Ты сегодня долго была на солнце? Перегрелась?
Я в гневе разорвала шпагат, газеты рассыпались, и коврик послушно лег у моих ног.
– Где-то я его видел, - сказал задумчиво Гена.
– В Туйбаке, - ответила я.
– Так это психованного деда машина...
– Вот-вот, все вы так думаете. А как насчет моих умственных способностей?
Я встала на коврик и подумала из всей силы: "Лети!"
Дальнейшее произошло в какие-то доли секунды, причем я не сразу сообразила, что же все-таки произошло. Я так боялась, что коврик вообще не полетит...
Коврик взмыл к небу, я не удержалась на нем; падая, успела ухватиться за угол, коврик порвался, кончик его остался у меня в руке; я шлепнулась на землю, и когда открыла глаза, коврик, как воздушный змей, парил высоко над нами, удаляясь, как положено говорить в таких случаях, в сторону моря.
– Назад!
– кричала я, не чувствуя боли от падения.
– Вернись немедленно! Да держите вы его! Ловите!
– Это я кричала Гене.
– Разве догонишь?
– разумно сказал Гена.
– У него скорость не меньше трехсот.
И тут я заревела. Я сидела в песке, сжимая в кулаке уголок ковра; все утешали меня, еще не осознав, какую потерю понесла мировая наука, а я, дура, преступница, беспомощно ревела.
И теперь, хотя Ким говорит, что мне можно поставить памятник и за тот кусочек, который попал в Москву и на основе которого пишутся минимум три докторские и десять кандидатских диссертаций, который изучают два НИИ и одна специальная лаборатория, я все равно безутешна.
Только вот надеюсь, хоть и не очень, что коврик вернулся к Федору Трофимовичу и обиженный старик скрывает его пока от ученых и корреспондентов ведь сколько их у него побывало, а он им ни слова.