Федотов. Повесть о художнике
Шрифт:
Учились рисовать, учились голодать, умели петь.
Песню сложил Федотов: На дубу кукушечка, На дубу унылая Куковала. «Ку-ку, ку-ку», — куковала. В терему красавица, В терему унылая Горевала. «Ку-ку, ку-ку», — горевала. Ноет сердце девицы, ЧтоИ хор пел «Ку-ку, ку-ку» с веселой грустью.
Над шумом, над дымом и звоном гитары смотрит на всех проволочная голова, по которой изучал Федотов законы перспективы, законы ракурса лица.
Окно открыто; на Смоленском кладбище кукует кукушка.
На дворе изломанные кусты сирени цветут все-таки.
В ТРЕХ ВЕРСТАХ ОТ ГОРОДА САНКТ-ПЕТЕРБУРГА
В. Белинский писал в 1844 году:
«Петербург оригинальней всех городов Америки, потому что он есть новый город в старой стране, следовательно есть новая надежда — прекрасное будущее этой страны».
Лучше всех понимали Петербург те люди, которые предвидели будущее и которых за это называли мечтателями.
Мало кто понимал Петербург.
Он заслонен был сегодняшним днем, его чиновной суетой и парадами.
Про петербургского художника Гоголь писал в ранних своих повестях:
«Он никогда не глядит вам прямо в глаза, если же глядит, то как-то мутно, неопределенно… Это происходит оттого, что он в одно и то же время видит и ваши черты, и черты какого-нибудь гипсового Геркулеса, стоящего в его комнате; или ему представляется его же собственная картина, которую он еще думает произвесть».
Но художники Петербурга к середине столетия уже научились видеть шире. Античные статуи перестали заслонять мир.
Санкт-Петербург — город великолепный, стоящий на великой реке. По Невскому проспекту ездят лаковые кареты с кучерами в красных ливреях, бегут чиновники, похожие на офицеров, а офицеры чем-то напоминают самого Николая Первого.
Но есть в столице кварталы, где не увидишь ни карет, ни расшитых золотом мундиров. В кварталах этих живут бедняки, потерявшие надежду на счастье.
Там жила и Параша, героиня поэмы Пушкина «Медный всадник».
Как, верно, помнит читатель, Параша в поэме не появляется. Только описывается место, где она жила:
…близехонько к волнам, Почти у самого залива — Забор некрашеный, да ива, И ветхий домик…Тот домик смыло наводнением в 1824 году. Значит, прошло уже почти четверть столетия.
Этот край города остался таким глухим, что туда не брались отвезти седока извозчики.
Петербург — город ветра, город моря и нужды. За желтым Адмиралтейством, за широкой Невой с высоконосыми зелеными яликами лежал Васильевский остров; он начинался колоннами Биржи, круглой набережной, двенадцатикрышным университетом, потом шел уступами линий и кончался отмелями; вот тут и есть Галерная гавань.
Это очень далеко, если ехать из города, но Федотову туда было близко.
Пойдемте по Среднему проспекту. Все тише, все спокойнее становится вокруг, за 7-й линией каменные тротуары сменяются деревянными мостками. За 12-й линией уже не попадаются извозчики. Дальше — казармы Финляндского полка, потом поле с неровным лесом в глубине; из леса выглядывают главы церквей. В этом лесу под деревьями вместо кустов памятники с крестами и просто кресты — это Смоленское кладбище. Деревянные мостки стали совсем гнилые. Спокойнее идти посередине улицы.
Федотов часто ходил, думая о своем, в сторону Галерной гавани.
Полосатое бревно шлагбаума. У шлагбаума скучает караул. За шлагбаумом — бледное море, бледное небо, и между ними, связывая их, скользит серо-белый парус лодки. Справа ряд домиков — это Галерная гавань. Домики окрашены дождем в серый цвет. Домики в три окна, крыши на них желтые или зеленые, но не от краски, а от мха. На домиках надписи красной краской: «Сей дом должен быть уничтожен в мае 1837 года» или «Сей дом простоять может до 1839 года».
Но даже начальство иногда ошибается: давно прошли указанные сроки, много раз волны проходили через Галерную гавань, а дома все стоят.
Тихо. Тишина улиц, заросших травою, нарушается только криками гусей.
Федотов любил ходить по улицам Галерной гавани. Живут здесь попросту: по улицам ходят в халатах, заборы везде рогожные, и вокруг так тихо, что из домика в домик переговариваются жители, не повышая голоса.
Говорили: здесь, недалеко от моря, зарыты казненные декабристы. Сюда ходил Федотов, а возвращаясь из Галерной гавани, заходил к чиновникам.
Однажды Федотов сидел в гостях. К хозяину дома пришел сын и сказал:
— Вода на улице!
Открыли окна. В самом деле, в Петропавловской крепости слабо бухала пушка, ветер относил звук к городу — туда, к Смольному собору.
Вода прибывала. Подождали еще полчаса.
Хозяин встал, взглянул в окно — вода плескалась у крыльца, как будто собираясь запросто прийти в гости.
Хозяин взглянул на гостя торжествующе и сказал:
— Недаром я в этом году не сажал капусты! Господа, кто хочет ехать ловить дрова?
Сын, закатав штаны, вывел из сарая лодку и подвел ее, как коня, к крыльцу.
Буря гнала волны навстречу выстрелам Петропавловской крепости.
В часы бури Нева течет обратно, течет к корням дубов Летнего сада и наполняет каналы, выравнивая их с краем тротуаров.
Буря гнала лодку в город; слева проплыли тяжелые колонны Горного института; на уступах лестниц чугунные статуи не то борются друг с другом, не то выносят друг друга из воды. Другая статуя подняла руку, как будто умоляя о спасении. Город плавал в воде, как большой сервиз в лоханке.