Фельдмаршал Борис Шереметев
Шрифт:
— Крепость сия невелика, — встав с лавки, заговорил Корчмин. — На первый взгляд кажется неприступной. Стены каменные, высотой в четыре сажени, толщиной в две. Потому, кажется мне, чтоб как-то пробить их, желательно бить в одно какое-то место, лучше всего с юго-запада. Гарнизон невелик, четыреста пятьдесят человек, сто сорок две пушки. Чтобы пресечь возможность сикурса крепости, в первую очередь надо взять укрепление на той стороне.
— А откуда может быть сикурс? — спросил царь.
— От генерала Кронхиорта.
—
— В такой крепости, как Нотебург, и полета человек полка будут стоить.
— Что ж, ты, пожалуй, прав, Василий Дмитриевич. Эти укрепления на той стороне я беру на себя. Думаю, там без пушек обойдемся. Яков Велимович?
— Я слушаю, государь, — встал Брюс.
— Ты, как артиллерийский генерал, отвечаешь за пушки. Ставишь их на сей стороне одна к одной. Сколько их у тебя?
— Помимо полковых трехфунтовых, государь, 19 пушек восемнадцатифунтовых, 12 двенадцатифунтовых и 12 мортир.
— Вот, и отлично. Будешь бить, как и советует Корчмин, по юго-западному фасу. Стрелять, я полагаю, придется не один день, так что озаботься добрым запасом пороха и ядер.
— Я думаю, недельного достанет.
— Нет, нет. Имей двух-, а лепш трехнедельный запас. А подвезешь месячный, бранить не стану.
Брюс, усмехнувшись, покачал головой.
— Чего ты? — спросил царь.
— Так ведь, Петр Алексеевич, месячного огня ни одно орудие не выдержит.
— Значит, имей и пушек запас. Князь Михаил?
В свою очередь поднялся Михаил Михайлович Голицын.
— Тебе надлежит, князь, озаботиться штурмовыми лестницами. Слыхал, какие стены? Вот и рассчитывай, чтобы длины не менее четырех сажен были. Общее командование я возлагаю на фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева. Извольте, господа, его приказы исполнять неукоснительно и без пререканий. Кто ослушается во время боя, пойдет под суд. А приговор кригсрехта {154} сами знаете какой.
— Об этом можно б было и не говорить, — с ноткой обиды молвил князь Голицын.
— Напомнить не помешает, князь Михайла.
К Нотебургу царь стянул пятнадцать полков. Конечно, это не могло быть секретом для шведов, однако на виду крепости до времени никто не появлялся.
В ночь с 26 на 27 сентября 1702 года были выкачены на берег пушки и явились гвардейские полки, начавшие перестрелку с крепостью, не приносившую никакого вреда ни той, ни другой стороне, зато послужившую отличным прикрытием прокладки трехверстной просеки от Ладожского озера к Неве, невидимой из крепости. Царь сам с топором в руках был на просеке и трудился на рубке, подавая пример рядовым семеновцам. Трехверстная просека была пробита за сутки, и по ней в Неву из озера перетащили пятьдесят лодок.
Появление русской флотилии у крепости повергло шведов в изумление: откуда они явились? Ведь все течение Невы находилось
Обложив таким образом Нотебург, фельдмаршал послал на лодке к крепости трубача с предложением коменданту сдать крепость, поскольку ему теперь ждать помощи было неоткуда. Трубач воротился с отказом.
— Что он сказал? — спросил Шереметев.
— Он посмеялся и сказал: зубы сломаете.
— Ну что ж, раз ему так весело, дадим ему музыку. Капитан Михайлов, извольте открыть огонь.
— Есть, господин фельдмаршал! — четко отсалютовал капитан Михайлов, он же царь.
И рявкнули пушки, берег заволокло дымом, от стен крепости брызнули крошки камней, дождем падая в реку. Пальба шла весь день и ночью. Пушкари, чтоб не оглохнуть, закладывали в уши очески, работали посменно. После трехсуточной беспрерывной пальбы в крепости послышался барабанный бой, который едва был услышан.
— Ага, — сказал капитан Михайлов, — кажись, с пардоном решились.
На лодке прибыл барабанщик с письмом от госпожи комендантши.
— Пакет для господина фельдмаршала, — сказал он.
— Давай сюда, — сказал высокий артиллерист-капитан, столь прокопченный, что светились на лице только зубы и белки глаз.
Он разорвал пакет, пробежал глазами, засмеялся и сообщил пушкарям, окружавшим его:
— От великого шума и беспокойства жены господ офицеров просят господина фельдмаршала выпустить их из крепости. А? Каково? — Повернулся к барабанщику: — Передай от имени фельдмаршала, что он с удовольствием предоставит дамам выход из крепости, но только совместно с их любезными супружниками. Ступай.
Барабанщик отплыл, и едва он исчез в крепости, как бомбардировка возобновилась.
Десять дней без передышки грохотали пушки, изрядно измолотив юго-западный фас крепости. Наконец Брюс не выдержал, подбежал к Петру:
— Господин капитан, орудия раскалились до опасного состояния, дайте остыть им.
— Хорошо, Яков Велимович, — согласился Петр. — Они свое дело изрядно исправили. Пусть остывают. Алексашка!
— Я здесь, капитан! — подскочил Меншиков, закопченный не менее царя.
— Тащи мыло, утирку и пошли кого-нибудь за Голицыным.
Петр, взяв мыло и полотенце, прошел к воде и стал умываться вместе с Меншиковым, присев у самой кромки.
С крепостной стены щелкнул выстрел; и пуля жмякнулась рядом в воду, обрызгав их.
— Ты гля, еще и огрызаются, — сказал Меншиков.
— Мазилы, — хмыкнул Петр, вытирая отмытое от копоти лицо. — Впрочем, далековато, пожалуй, и я бы не попал.
Петр и Меншиков наворачивали из одного горшка гречневую кашу, когда явился Голицын.