Фельдмаршал Борис Шереметев
Шрифт:
Генерал Шлиппенбах бежал в Пярну, куда с великим трудом собрал от своего корпуса около трех тысяч солдат, деморализованных случившимся. Остальные остались на поле боя.
Лифляндия полностью подпала под власть Шереметева, и он отправлял отряды в разные концы разорять и сжигать все, превращая край в пустыню. Особенно старались нерегулярные части — казаки, башкиры и калмыки.
Выполняя приказ государя — оголаживать край, Борис Петрович здесь настолько перестарался, что очень скоро сам почувствовал недостаток продовольствия
Все тюрьмы, амбары, сараи были забиты тысячными толпами пленных жителей, а их же надо было как-то кормить.
Узнав о разгроме Шлиппенбаха, царь писал фельдмаршалу: «Зело благодарны мы вашими трудами».
Оставалось взять еще две крепости. Одну из них — у мызы Менза и вторую — на озере Пойн, так называемый город Мариенбург.
Комендант первой, подполковник, на предложение авангарда сдать крепость ответил отказом. Но, увидев, как к крепости приблизились основные силы и стали разворачивать пушки, приказал бить в барабан и сам, высунувшись в бойницу, замахал белой шляпой.
— Не стрелять! — приказал Шереметев и милостиво отпустил гарнизон, предварительно обезоружив. Коменданта же похвалил: — Молодец подполковник, что не дал пролиться напрасной крови.
— Я счел сопротивление бессмысленным, — отвечал подполковник, краснея.
— Правильно счел. Зато всем вам живота дарую. Но запомните, вдругорядь попадешься с оружием — повешу.
В середине августа победоносная армия фельдмаршала подошла к озеру Пойн, там, более чем в ста саженях от берега, высились каменные стены Мариенбургской крепости. Мост был разрушен, крепость казалась неприступной.
— М-да… — произнес адъютант Савелов, — сюда надо зимой приходить, когда озеро замерзнет.
— Ничего. Попробуем летом одолеть, — отвечал Шереметев и приказал ставить по берегу пушки. — Ну-ка, ребята, сыграйте им хорошую музыку.
Пушки начали палить, окутываясь дымом. Крепость отстреливалась, но более для порядка, чем для вреда. Вечером, когда пальба стихла, у фельдмаршала в шатре собрались полковники, решали, как быть. Некоторые предлагали продолжать обстрел, мол, рано или поздно крепость выбросит белый флаг, другие склонялись к тому, что надо оставить до зимы, когда замерзнет озеро. Спорили, спорили, так ни до чего не договорились, разошлись в темноте.
Авдей стал стелить фельдмаршалу постель и, когда тот улегся, сказал:
— Борис Петрович, а что, если сколотить плоты и на них подойти к крепости?
— А дальше?
— А дальше лестницы — и на штурм.
Шереметев помолчал и, когда Донцов погасил свечи и тоже улегся, сказал:
— А ты знаешь, Авдей, надо попробовать.
— Конечно, Борис Петрович! — обрадовался Донцов. — Надо токо с берега прикрыть плоты ружейным боем, не давать никому со стены
Утром Шереметев созвал полковников.
— Вы тут вечер прогомонили, ни до чего не домолвились. А мы вот с Авдеем ночь не спали и придумали. Немедленно отряжайте рубщиков валить лес. Будем строить плоты.
— Тут есть много бревен и от бывшего моста, — сказал Савелов.
— Пусть собирают, сплачивают и вяжут.
В три дня было навалено и стаскано к берегу довольно леса, вязали по четыре, пять бревен, тесали весла прямо из сырника, приспосабливали их на плоты, выстругивали тонкие шесты.
Дабы не привлекать внимания осажденных, плоты сталкивали в воду ночью. Перед тем как начать штурм, Шереметев послал на лодке барабанщика к крепости с предложением сдаться. Комендант отказался. И тогда, расставив по берегу лучших стрелков с ружьями и с двумя-тремя помощниками для скорой зарядки ружей, фельдмаршал дал команду плотам отчаливать. На них отправляли штурмовые группы с лестницами, баграми. Солдаты были вооружены палашами, кинжалами и пистолетами, некоторые отправлялись с ружьями, снаряженными багинетами {146} .
Однако, когда плоты приблизились к крепости и начали приставать к ней, со стены были выброшены сразу три белых флага и забил барабан к сдаче.
— Сразу бы так, дураки! — проворчал Шереметев, хотя и был доволен столь легкой победой.
Было приказано выйти из крепости не только гарнизону, который оказался не столь велик, но и всем жителям, поскольку предстояло взорвать цитадель.
— Жалко, — сказал Мещерский. — Экая красота!
— Взрываем, князь Иван, чтобы второй раз не брать, — отвечал Борис Петрович. — Чтоб если воротится Карл XII, ему негде б было и переночевать.
— Да понимаю я, для чего мы их уничтожаем, Борис Петрович, но все равно жалко, ведь труд человеческий.
Для вывода гарнизона и жителей устроили наплавной мост из плотов, некоторые переплывали на лодках, сохранившихся в немалом количестве в городе. Каждый тащил все, что мог: мешки, узлы, корзины, подушки, шубы. Солдат тут же на берегу разоружали, сбивали в отдельные команды. Шум, крик, плач стояли окрест.
Казаки бесцеремонно отбирали у горожан вещи, понравившиеся им, припугивая несчастных: «Тебе все равно не понадобится».
К шатру Шереметева явился взволнованный старик священник.
— Ваше высокопревосходительство, ваше высокопревосходительство, я мариенбургский пастор Глюк, проявите милость и благородство, ради Христа.
— Что стряслось? — нахмурился Шереметев.
— Мою воспитанницу… Она только что из-под венца… Ее казак схватил… проявите великодушие…
— Авдей! — повернулся Шереметев к денщику. — Ступай разберись, помоги святому отцу.
Донцов отправился за пастором, тот, торопясь, продолжал лепетать: