Фельдмаршал Борис Шереметев
Шрифт:
— А я бы с кем остался, Питер? Афона Круи мне император рекомендовал. Если б я знал, разве б я подсунул его тебе?
— Этот твой фон бежал в плен, так ведь еще и оттуда требует с меня обусловленного договором содержания. А? Каков?
— Нахал, — засмеялся Август. — Ну, как насчет солдат, Питер?
— Хорошо, Август, я дам тебе корпус генерала Репнина. С ним отряжу двадцать тысяч пехоты в полное твое распоряжение. Более того, брат Август, я выделю деньги на провиантские склады. А в Витебске ты можешь получить десять тысяч
— Спасибо, Питер, — молвил король, прикладываясь к бокалу с вином, но, выпив его, сказал: — Хорошо, если б ты выделил деньги и на содержание русского корпуса.
— Ах ты, бестия! — засмеялся царь и, перегнувшись через стол, сгреб короля за затылок, потрепал дружески. — Договорились, в течение трех лет выплачиваю на это по сто тысяч.
Но Август, видя заинтересованность в нем царя, совсем обнаглел:
— Питер, душа моя, кинь тысяч двадцать немедленно.
— Зачем?
— Для подкупа польских сенаторов, к ним без подарков не подступишься.
— Знаю я это. Черт с тобой, договорились.
— Но только эту сумму включи в секретную статью. Ладно?
— Ладно. Только ж уговор, брат Август, ты всеми силами отвлекаешь Карла на себя, чтоб я смог заняться Ижорской землей и Карельской.
— Постараюсь, но Лифляндия и Эстляндия достаются мне. Верно?
— Верно.
— Все. Вели писать договор, но эти двадцать тысяч, пожалуйста, давай включим в секретную статью. А?
Петр, усмехаясь, покрутил головой: «Ах плутня, на баб тебе нужны они, не на сенаторов. На баб». Но вслух согласился:
— Ладно. Пусть будет в секретной.
Ночью Меншиков пилил мин херца:
— Петр Лексеич, ты чего его балуешь? Чем более даешь, тем более просит. Он же совсем обнаглел, краю не знает. То сто тысяч, то двадцать.
— Данилыч, он пока у меня один союзник. Беречь его надо, лелеять. А деньги не скоро понадобятся.
Однако Петр ошибся. Едва он вернулся в Москву, как тут же следом явился генерал-адъютант короля Августа получить с царя деньги по секретной статье.
У царя и такой суммы не оказалось. По велению Петра начали скрести по приказам, даже пришлось просить у Троицкого монастыря, богатый гость Филатьев отвалил десять тысяч. И все равно недоставало до двадцати.
— Данилыч, умри, но найди четыреста двадцать, — сказал Петр.
Меншиков умирать не стал, но ради спасения чести минхерца отвалил недостающие золотые из своего кармана, предупредив:
— Учти, мин херц, кровные отдаю.
— Ладно, не обеднеешь.
На следующий день деньги были вручены генерал-адъютанту короля, а после его отъезда Петр заметил о союзнике:
— Туг на бой, скор за мздой.
И приказал князю Репнину с корпусом из двадцати пехотных полков выступать на помощь Августу, поступить под команду генерал-фельдмаршала Штейнау.
Штейнау лично принимал русский двадцатитысячный корпус и остался им очень доволен: «Прекрасные солдаты, хорошо обучены,
Но 9 июля под Ригу явился Карл XII с армией, столь же внезапно, как и под Нарву, и в двухчасовом бою разнес саксонцев в пух и прах, захватив всю их артиллерию. Штейнау позорно бежал с поля боя, едва не угодив в плен.
Освободив Ригу, король тут же отправил в Дерпт к Шлиппенбаху курьера с запиской: «Густав, выступай к Пскову и жди моего прихода. Пора кончать их. Карл».
Глава четвертая
ПЕРВАЯ ПОБЕДА
Борис Петрович подозвал сына к карте и, ткнув в нее пальцем, сказал:
— Вот, Миша, Ряпнина мыза. Гарнизон здесь не столь велик. Даю тебе одиннадцать полков, это будет, пожалуй, раз в пять больше, чем у шведа. Потрудись, сынок. С Богом!
Шереметев перекрестил сына, толкнул ласково в плечо. И когда тот вышел, подозвал к карте Корсакова.
— Тебе, полковник, в это время надо атаковать мызу Рауге. Вот она. Надеюсь, не заблудишься?
— Что вы, Борис Петрович, чай, не впервой.
— Вот именно, не впервой блукать. У тебя будет три полка, для Рауге вполне достаточно, там, сказывают, даже и пушек нет.
В эту вылазку Шереметев решил сам не ходить, надо было принимать новые драгунские полки, а у Бориса Петровича была привычка дотошно вникать в самые мелкие детали. Он мог придраться к ослабленной или надорванной подпруге, заставить перековать коня, не случайно заглазно драгуны иногда называли его «всякой бочке затычка».
А накануне, принимая драгунский полк Жданова, Борис Петрович возмутился видом лошадей:
— И вы собираетесь на этих одрах итить в поход?
— С фуражом туго, — пытался оправдаться Михаил Жданов.
— Это вы мне говорите в сентябре, когда в лугах высятся сотни стогов. А что запоете зимой?
— Так у стогов есть хозяева.
— А вы в полку хозяин. Извольте откормить коней до кондиции.
Однако, воротившись в штаб, Шереметев распорядился отпустить полку Жданова двести мер овса. Не его пожалел — лошадей. Плохое состояние коней в каком-то полку всегда огорчало Бориса Петровича, отчего он более уважал казаков и калмыков, любивших коней и понимавших в них толк, хотя эти нерегулярные части отличались невысокой дисциплиной и своеволием. Но Шереметев многое прощал им именно из-за любви к лошадям. Поэтому после Нарвы он приблизил к себе казака Авдея Донцова, оказавшегося с ним рядом в самый тяжелый момент. А адъютанта Савелова упрекнул после того: