Фельдмаршал Румянцев
Шрифт:
Почти столь же обременительные обозы следовали за генералами и офицерами. И эти обозы чуть не стали причиной проигрыша первой же битвы между русскими и пруссаками.
Фельдмаршал Левальд, по приказу Фридриха II, придерживался пассивной обороны, сосредоточивая свои полки на защиту Кенигсберга. Поэтому русские войска первые версты по прусской земле прошли без всякого сопротивления, что и породило благодушие и беспечность, чем немедленно воспользовался более опытный неприятель. Как только наш отряд конных гренадер и казаков, вышедший на рекогносцировку и не обнаруживший неприятеля, расположился в деревне Кумелен на отдых, на него неожиданно налетел полковник Малаховский со своими черными и желтыми
Эта первая стычка с пруссаками дала понять, что предстоит нелегкая кампания с хорошо организованным, храбрым и мужественным противником. А главное, местное население, прусские обыватели, увидев, как позорно бежали конные гренадеры и казаки, вошедшие в их селение гордыми завоевателями, возомнили себе, что и сами могут чинить русским «повсюду вред и беспокойство», «от легкомыслия вздумали и сами помогать гусарам нас побивать», вспоминает очевидец, «и стреляли по нашим из своих домов и окон».
Фельдмаршал Апраксин, раздосадованный такой неудачей, отдал «то злосчастное повеление», которое легло постыдным пятном на русскую армию: ежели еще раз подобное произойдет и обыватели поднимут руку на русских воинов, то в ответ – не щадить ни мирных жителей, ни их селений.
Казаки, калмыки и другие конные части воспользовались этим приказом и начали грабить мирных жителей, опустошать их дома.
В Европе заговорили об этих варварских грабежах и насилиях.
Вскоре в одной из стычек победу одержали русские гусары под командованием полковника Стоянова. Эта весть быстро облетела всю армию, ободрила оробевших после первого поражения, а главное – все поняли, что и пруссаки умеют бегать.
Наконец, вся русская армия была в сборе: вслед за кавалерией Румянцева и корпусом Сибильского к главным силам подошла дивизия Фермора, действовавшая против Мемеля и Тильзита. И перешла речку Прегель, став лагерем на возвышенности, поросшей лесом. Впереди, у подошвы горы, раскинулась долина версты на две в длину, за ней крутая и высокая гора, за ней густой лес…
Дальнейшему продвижению вперед русской армии мешали целый ряд оборонительных сооружений. По всему чувствовалось, что опытный фельдмаршал Левальд готовится дать бой русским войскам. Во всяком случае, вслед за нашей армией перешел на левый берег речки Прегель и встал на пути русской армии. Между двумя армиями было широкое Егередорфское поле, окруженное густыми лесами, с одной стороны Норкитенским, с другой – Астравишкинским. У деревни Пушдорф расположилась армия Левальда. Не удалось пруссакам заманить русскую армию на свои оборонительные укрепления на правом берегу. Ну что ж, обе армии давно готовились к генеральному сражению: за прусской была столица Восточной Пруссии Кенигсберг, а русской было повелено в рескрипте: «Более всего наша честь крайне с тем сопряжена, чтоб Левальд от вас не ушел. Приобретение не только Пруссии, но хотя б чего и большаго почтем мы за ничто, ежели б Левальд, оставляя сие королевство, соединился с королем прусским».
Апраксин попытался отрезать путь отступления Левальду. Но корпус генерала Сибильского не справился с поставленной задачей. Да и был он незначительным по своим силам, а главное – сам командующий был нерешительным генералом, хотя и весьма самоуверенным. Так что Апраксин вынужден был искать прямого столкновения с прусской армией и разгромить ее. И вот решительный час наступал…
Вся русская армия соединилась недалеко от деревни Гросс-Егерсдорф и расположилась в соответствии с новым распорядком. 8 августа Апраксин созвал военный совет и «с согласия всего генералитета, новой
Генерал-майор Румянцев имел все основания быть недовольным новым расписанием армии. Он, положивший столько сил на формирование кирасирского корпуса, получил пехотную бригаду в составе Воронежского, Троицкого и Новогородского полков. Почему? Какими резонами руководствовался главнокомандующий, определяя ему новую должность? Он хотел было возразить на военном совете, но князь Голицын, брат его жены, более опытный как дипломат, чем генерал, посоветовал ему не возражать Апраксину. И вот пришлось Румянцеву, почувствовавшему в себе силы необыкновенные, смириться с отведенной ему пассивной ролью в предстоящих битвах с пруссаками. А что битва назревала, для Румянцева было очевидно.
Первый сигнал тревоги прозвучал 17 августа. Но расставленные в боевые порядки полки на Егерсдорфском поле вернулись в лагерь: тревога оказалась ложной. 18 августа русские войска вновь выстроились по тревоге, но и на этот раз тревога возникла при виде небольшого прусского отряда, показавшегося на другой стороне поля для рекогносцировки и вскоре удалившегося.
Войска были еще в поле, а в главной квартире русской армии разгорелся спор: что делать? Снова вернуться в лагерь и дать возможность солдатам и офицерам нормально поесть и отдохнуть или оставить полки на поле, раскинув там палатки и по-походному их покормить?
Согласились с тем, чтобы полки вернулись в лагерь, но должны быть готовыми по первой же тревоге выступить в поле.
Вечером дежурный генерал Петр Панин доложил фельдмаршалу, что в русский лагерь доставлен прусский перебежчик, который утверждает, что пруссаки предпримут нападение на русских на следующий день. Что делать? Верить или не верить? Даже этот вопрос поставил в тупик неопытного фельдмаршала…
Апраксин вызвал тех, кто был поблизости: генерал-аншефов Лопухина и Броуна, генерал-лейтенанта Толстого, коллежского асессора Веселицкого. Допросили перебежчика, записали его показания. Прибыл Фермор. Генерал-аншеф Ливен, сказавшись больным, передал свое мнение через адъютанта.
– Приход находящегося здесь дезертира и показания его свидетельствуют, что завтра утром неприятель намерен напасть на нас, – сказал Апраксин. – Вот что, господа, послужило причиной того, что я так поздно пригласил вас… И я прошу после прочтения письменных показаний этого человека подать ваши мнения и советы, как теперь надлежит нам поступать… Прошу вас, господин Веселицкий.
Веселицкий прочитал показания дезертира.
После того как дезертира вывели из палатки, Фермор выразил сомнение в подлинности показаний перебежчика: как можно верить человеку, который совсем недавно служил в русской армии, потом перебежал к пруссакам, а теперь снова хочет заслужить доверие русских… Апраксин возражал, ссылаясь на то, что дезертир – русский по рождению и хочет искренне заслужить прощение своей Отчизны.
– Но, господа, предосторожности никогда не лишни, – закончил Апраксин, – а поэтому завтра, около полудня по крайней мере, выстроить войска в поле в боевом порядке, мы должны опередить неприятеля. А если нападения не последует, то двинуть войска вперед. Здесь действительно долго мы не можем оставаться из-за недостатка фуража. Будем продолжать поход на Кенигсберг.
– Господин фельдмаршал! – горячо заговорил генерал-аншеф Броун. – Нам нельзя здесь оставаться до полудня. Я посылал фуражиров за тридцать верст отсюда, но продовольствия и фуража привезли очень мало. Надо спешить с выступлением армии.