Феликс убил Лару
Шрифт:
– А пойди знай, – оправдывался он. – Может, вы из ФСБ, или из СНБ… Как-то и я защищать себя должен!
– То есть вы на ФСБ с двумя ворами наехать хотели?.. Или на Службу национальной безопасности Киргизстана? – Протасов усадил Рудакова на лавочку. –Вам что, ногу сломать?
– А как-то без этого? – бывший банкир сделался лицом, похожим на морду таксы, вылупил на капитана глаза и почти ронял слезы. – Отберете клеймо за так?
– Стоило бы, – кивнул Протасов. – Но не желаю никому провести старость в гестапо! Даже полному идиоту! Расплачусь.
Он еле успел отдернуть руку от очередного змеиного выпада Рудакова, желающего вновь попытаться облобызать руку дающего. Рудаков,
– Хотите разборку с органами? Или в психушку?.. Можем организовать и то и другое.
Рудаков, роняя слезы на ботинки Протасова, судорожно вытаскивал из кармана брюк пробирное клеймо:
– Простите, помилуйте, век молиться за вас буду!
Взамен он получил пластину золота, завернутую в носовой платок. Коротко взглянув на уходящего покупателя, экс-банкир бросился к «Ниве», чтобы обшарить карманы нокаутированных помощников, найти оружие и застрелить их… Потом опомнился, что уголовники сейчас придут в себя, отнимут у него золото и больно похоронят его в мусорном баке… Рудаков вновь легким бегом юного Бемби поскакал на Центральный автовокзал, чтобы к утру добраться до Казахстана, где у него имелась пусть некрасивая, но теплая и вкусная казашка Айбике, «Лунная красавица» по-русски, со своим личным домом – фантазия Рудакова неслась вперед быстрее, чем вторая космическая скорость «Союза». А с килограммом золота, он вполне может завести себе и молоденькую незабудку Айгуль, что на русский переводится как «Лунный цветок», двадцатилетнюю дочь Айбике. А может и обеих заполучить: ведь на кармане золото!..
Протасов провел в Бишкеке еще два дня, закупил в разных концах города детали необходимого ему оборудования, выбрал в ювелирной лавке тоненькое колечко с голубеньким камешком под цвет ее глаз, и сел в поезд, стучащий колесами в обратную, родную сторону. Перед тем как по-солдатски крепко заснуть, он еще раз подумал о скоростных японских поездах – а уже совсем скоро обнимал ее, горячую со сна, чуть влажную, сладкую, как детская мечта о леденце, который хочется лизнуть, подержать во рту, а потом разгрызть и проглотить. Наутро она проснулась обновленной, все любовалась колечком на безымянном пальце и клялась Богу, как все любящие женщины мира клянутся в простоте: жить с ним до смерти и умереть в одно мгновение.
11.
Когда с обустройством пасеки было покончено, когда пчелы ассимилировались на новом месте, а первый мед потек в литровые банки, Абаз тотчас потерял интерес к успешному предприятию и ушел на дальний край аула, где внезапно обнаружил юную нежную козочку, которая смотрела ему в глаза, своими глупенькими гляделками и жалобно блеяла. Видимо, рождена совсем недавно. Подойдя к юноше, потыкалась носом ему в ладонь, и Абаз в ту же секунду полюбил ее всей душой. Все свое время он проводил с ней, а когда к ним заходил русский, больше не улыбался, не разговаривал на своем языке, хотя продукты брал и одеяло с подушкой принял. Теперь он улыбался только козочке и называл ее Айпери.
Пока козочка паслась, Абаз играл на комузе и пел свои песни. У него всегда имелись неизменные слушатели – три ангела, сидящих где-нибудь неподалеку. Двое нормальных, а третий с изъяном, болтающимся зачем-то между ног.
Айпери на песни юноши только жалобно мекала в ответ, а под вечер ложилась в ногах у Абаза, как верная собака, и он гладил ее белый шерстяной бок. Шерстка была еще совсем короткая, и сквозь нее просвечивала розовая кожа…
Протасов, человек умный и мыслящий стратегически, понимал, что Умей, не верящий в медовое предприятие, все равно поставит за ним пригляд, а потому, в один из воскресных дней, навещая жену Ольгу, он, связавшись со своими таджиками и с другими товарищами по армейской службе, провел переговоры о создании некоего временного частного военного формирования. Гонорары обещал очень приличные… Еще он приобрел боевого оружия на целый взвод, которое частями переместил в аул, заручившись согласием своих боевых товарищей прибыть по надобности в течение двадцати четырех часов.
Соглядатая Умея он вычислил быстро. Авторитет прислал его через месяц после подписания документов. Лет тридцати, славянской внешности, по выправке военный, он поселился в километрах трех от пасеки. Поставил военную палатку, отдельно устроил нечто вроде кухни, где ел горячее, а в оптический прицел своего оружия наблюдал за происходящим.
Вскоре Протасову пришлось его убить, так как он понимал, что разведчик, увидев первый мед, немедленно доложит о нем Умею, и тот уничтожит Протасова как ненужный актив. Капитан не был жестоким человеком, а потому просто сломал военному шею, отчего парень умер мгновенно, даже не поняв, что произошло. Тело зарыл вместе с палаткой, спутниковый телефон деактивировал, а еще Протасов в тот же день встретил вызванного из США туповатого дядю Абаза Арыка, приехавшего в мертвый аул на огромном американском внедорожнике. Он с презрением протянул Протасову руку и вяло пожал крепкую мозолистую ладонь русского.
– Какой-такой мед! – Арык почти забыл русский язык, а на киргизском говорил с американским акцентом. – Какой мед?..
Протасов показал в сторону пасеки и профессиональное ухо американского пчеловода, услышало симфонию пчелиных голосов, из которых понял, что счастье вновь посетило его уши, что жизнь не кончена, что можно перестать работать в отделе пчеловодства музея естествознания пасечником, делающим вид будто он находится на живой пасеке, окуривает ульи, добывает мед, а льет вместо него в банку канадский кленовый сироп. А пчелы жужжат в формате МР-3… Арыку совсем не нравилось работать экспонатом за стеклом, изо дня в день симулируя для школьников пчеловодческое дело за семь долларов в час. К тому же он не выучил американский язык, а овладел только имитацией акцента. Так он и разговаривал с Протасовым первые минуты, пока его мозг не распознал будущее своей жизни. Молодым сайгаком он понесся к пасеке, прыгал между ульев и улыбался до ушей, показывая пчелам желтые зубы. А когда Арык нашел свой старый начищенный, без единой вмятины дымарь, выглядящий совсем как новый, заплакал дитем и закричал всей душой:
– Ро-ди-на! Ро-ди-на!
– Без тебя нам пасеку не поднять. Ты же спец! – подбрасывал Протасов в костер лести сладкие словечки похвалы-пахлавы. – Ты же прирожденный пчеловод! Будешь работать?
– Уже работать! – кивнул туповатый дядя Арык. – Арык лубить работа!
– Только давай без американского акцента! – попросил Протасов. – Если можно, а то не сдержусь – дам в нос. Кстати, на том конце аула живет твой племянник Абаз. Без него я бы пчел не нашел! А ты бы не кричал «Родина»!
– Абаз? Сын Бекжана и Сауле?
– Так точно.
– Этот идиот жив?!
– Он не идиот! Скажешь так еще раз – все же получишь в нос!
– А кто он? – непонятно на что сердился Арык. – Мой брат принес в этот мир сломанный генетический код! Идиот и есть идиот!
Протасов коротко ударил его по кончику носа, не больно, только чтобы кровь пошла.
– Вот в нем точно такая же кровь, как в тебе! – пояснил капитан. – Ты тоже идиот?
Арык дальше спорить не хотел, подставил ладонь черпачком под капающую кровавую юшку: