«Фэн-шуй без тормозов»
Шрифт:
– Пожалуйста, если можно, по порядку! – взмолилась я.
Глава 31
Как правильно отметила Эвелина Петровна, в советские годы в России ничего о психотерапии знать не хотели. Но все же в специализированных клиниках работали врачи, которые понимали, что психиатрия с психологией разные науки, и пытались лечить больных словом. Себя такие доктора не рекламировали, но пациенты все равно находили их, «сарафанное радио» работало лучше любой рекламы.
В начале девяностых годов прошлого века в московских больницах сложилось ужасное положение. Не хватало лекарств, постельного белья, инструментария. Если человеку предстояло, не дай бог, идти на операцию, он должен был сам позаботиться об ампулах, шприцах, наркозе, бинтах, вате, прихватить с собой простыни – наволочки – полотенца. Положение усугублялось и стихийно возникшей коммерческой медициной. Часть высококлассных специалистов сбежала из государственных клиник и решила заняться индивидуальной деятельностью. Словно грибы после летнего дождя, в столице начали вырастать кооперативные клиники, где за услуги платили немотивированно большие деньги. Спустя несколько лет все устаканится, возникнет баланс между платной и бесплатной помощью, начнется эра страховой медицины, но сейчас речь идет о начале девяностых.
Леонид Аркадьевич и Эвелина Петровна были врачами старой формации, они как работали в клинике, так в ней и остались. У них не было детей, копить деньги было не для кого, супруги считали себя вполне обеспеченными людьми: имели квартиру, много книг. А что еще надо человеку? Машину? Так на ней ездить некуда, на работу Буравковы ходили пешком. Дачу? Никакой тяги к земле муж с женой не испытывали, к тому же больница стоит в парке, который вполне заменяет лес. Леонид Аркадьевич не мог и не хотел покидать пациентов, поэтому он никогда не брал отпуск. Единственное, что удручало специалистов, это полнейший развал здравоохранения и возросшее число психически нестабильных людей. Многие не выдерживали реалий дикого российского капитализма и получали нервный срыв.
За несколько недель до дня, который дал старт всем событиям, в мужском отделении обвалился потолок. Главврач вызвал к себе Леонида Аркадьевича и сказал:
– Бардак крепчает! Давай ставь в женские палаты столько кроватей, сколько влезет. Мужиков некуда девать!
Леонид Аркадьевич почесал в затылке и предложил:
– Можно еще кабинет иглотерапевта под палату переоборудовать. Все равно Марина Ильинична ушла, никто иголками не лечит. А там две комнатки: процедурная и приемная.
– Они крохотные, – вздохнул главный. – Ну ладно, давай на всякий случай там вип-палату оборудуем. На двоих.
– Если к кроватям тумбочки не ставить, то в помещении четверо улягутся, – пообещал Леонид Аркадьевич.
– Поступай как знаешь, – отмахнулось начальство. – Мы скоропомощные, никому отказать не имеем права. Бери и рефлексовую комнату, и коридор в ординаторской, и предбанник в моей приемной тоже.
Не успел Леонид Аркадьевич оборудовать новую палату, как в нее положили больных. Сначала привезли молодую женщину, Полину Яценко, которая пыталась покончить с собой. Затем приняли Катерину Лузгину с реактивным психозом. А через пять минут в том же помещении устроили алкоголика Олега Ветрова. Кабинет рефлексотерапевта делила на две части стена из стеклоблоков, она не доходила до потолка. Женщины не видели Ветрова, зато великолепно слышали его. Конечно, следовало отдать бывший кабинет четырем представительницам слабого пола, но когда Лузгину и Яценко там уже устроили, доставили Ветрова, и место ему нашлось лишь в новой палате.
– Нехорошо получается, – расстроился Леонид Аркадьевич, – но в ближайшее время что-нибудь придумаем.
Утром в кабинет Буравкова вошла ухоженная и хорошо одетая дама.
– Меня зовут Зоя Варина, – представилась она. – Конечно, я не надеюсь, что вы вспомните меня, давно не снимаюсь, но некогда…
Леонид Аркадьевич вскочил из кресла.
– Зоя Варина! Актриса! Боже! Я ваш преданный поклонник! Чем могу помочь?
Актриса опустилась на стул.
– У меня несчастье, – прошептала она. – Вас характеризуют как лучшего специалиста… умоляю… дайте честное слово, что никому не расскажете… мой Гриша…
Слезы потоком хлынули из глаз Вариной. Леонид Аркадьевич встал, запер дверь и сказал:
– Я врач, давал клятву Гиппократа и никогда не нарушал тайну пациента. Мы с женой посмотрели все картины с вашим участием, восхищаемся вашей удивительной красотой…
– Ах, дружочек! – прервала его Зоя, перестав рыдать. – Вы только меня выслушайте!
Леониду Аркадьевичу было не привыкать узнавать чужие секреты. В некотором роде он служил для своих больных этакой урной, куда сваливали душевный мусор и сливали негатив. Но история Вариной поразила врача. Нет, не фактами, а тем, насколько экранный образ Зои – а она всегда играла веселых блондинок – не соответствовал настоящей судьбе женщины.
У Зои были муж Феликс, невероятно талантливый математик, мировая величина, сын Гриша, шикарная квартира, машина, дача, шубы, золото, брильянты, шумная слава и имидж абсолютно счастливой женщины. Вариной завидовали тысячи советских баб, многие хотели бы оказаться хоть на пару дней на месте Зои, вот только никто и понятия не имел, как обстояло дело в действительности.
Феликс был циклотимиком, его настроение менялось мгновенно. Только что Варин купил жене цветы и тут же мог этим же букетом отхлестать ее по лицу. В злую минуту Феликс охотно распускал руки, мог ударить Зою, швырнуть ее на пол и пнуть ногой. Актриса, боявшаяся, что слух о неподобающем поведении супруга дойдет до начальства и ему запретят выезжать за границу, молча терпела побои. В доме никогда не было прислуги, хозяйство актриса вела сама, справедливо полагая: домработница не станет молчать. Зоя научилась лечить синяки бодягой и всегда держала лед в холодильнике. Когда муж выбил ей два зуба, она храбро соврала стоматологу:
– Я поскользнулась и упала лицом на ступеньки.
Самое интересное, что Вариной удалось сохранить тайну – их семью считали образцовой. После очередного припадка ярости Варин испытывал угрызения совести и кидался за подарками. Первую сумку «Марго» он преподнес супруге в Париже – после того, как вывихнул ей руку; вторую купил в Лондоне, чуть не утопив Зою в ванне; третья досталась ей в Италии, когда супруг поколотил жену настольной лампой, и она, боясь обратиться к местному врачу, целую ночь вытаскивала из ран мелкие осколки стекла пинцетом для бровей.
– Моя жизнь – каторга в цветах, – вздыхала Зоя, – а муж – зверь с тортом. Но я любила Феликса за минуты раскаяния. Впрочем, нет, я обожала мужа даже в моменты его припадков. Только умоляла его: на людях сдерживайся и при сыне не дерись.
И что интересно: Феликс беспрекословно выполнял просьбу жены. Мило танцевал с ней на вечеринке у какого-нибудь Варвиано, который был фанатом Зои, а потом, вернувшись в отель, запирал номер и устраивал побоище.
Три года назад Феликс скончался, Зоя похоронила мужа и стала жить спокойно. У вдовы было много ценных вещей, она не переживала ни за свою судьбу, ни за будущее сына. Да, денежные сбережения растаяли, но остались драгоценности, предметы искусства, в конце концов – сумки «Марго». Зоя отлично знала их стоимость.