Феникс
Шрифт:
— Эй, папа Кати! Подождите.
Но он не слышал, продолжая говорить по телефону. Прикрыв сеткой вход, я поспешила его догнать.
— Вы должны вернуться, — выдала я, схватив его за руку.
Меня обожгло ощущением горячей кожи и крепких мышц под пальцами. Черт, не нужно было его трогать, но и позволить так уйти нельзя.
— Что? — мужчина обернулся, посмотрел на меня, сдвинув брови.
Смотрел он так, что я позабыла, зачем спешила его остановить. Словно сканировал мое лицо, пытаясь найти соответствия с базой
— Нужно записать, — промямлила я, теряясь от его хмурого, внимательного взгляда.
Он закатил глаза, бросил в телефон:
— Перезвоню, Дим, — и уже мне. — Ну что вам?
Я даже сморщилась от его пренебрежительного тона.
— Мне — ничего, — ответила я грубовато, — а вот вам нужно оставить номер телефона.
— Мой?
— Мой мне известен, — огрызнулась я, возвращаясь в игровую за свой столик.
Мужчина фыркнул, назвал цифры. Я быстро записала.
— Имя ребенка, — продолжала я формальности.
— Катя. Платить сейчас?
— Нет. По факту. Первый час сто рублей, последующие дешевле. Лучше приходите заранее. И воздержитесь, пожалуйста, от длительных разговоров по мобильному, чтобы я могла дозвониться. Ваш ключ.
— Что еще за ключ? — совсем нахмурился он.
— Ключ от шкафчика. Можете оставить детские вещи, чтобы не таскать с собой.
— О, круто. Спасибо.
Мужчина принял ключ с брелоком в виде мишки и запер в шкафу с изображением идентичного животного рюкзак и кролика, которых я также ему отдала. У него опять зазвонил телефон. Я сморщила нос, глядя, как он уходит в сторону банкоматов. Неприятный тип.
Я старалась следить за Катей во все глаза, чтобы предотвратить конфликты, предугадать опасные ситуации. Уж очень не хотелось иметь повод набрать ее отца, который вряд ли последует моему совету. Но девочка и не собиралась влипать в стандартные детские катастрофы. Она тихо играла на кухне, потом в домике, попрыгала на батуте, скатилась с горки в шарики пару раз, заинтересовалась мольбертом, и я выдала ей мелки для рисования. Не ребенок, а мечта.
Я поглядывала на нее чаще, чем на остальных, но Катя увлечено водила мелом, пробуя разные цвета, стирая губкой, и снова покрывала доску детскими каракулями, в которых угадывались то солнце, то цветы, то тучки с дождиком.
За это время у меня разобрали почти всех маленьких посетителей. Я глянула на часы. Скоро домой.
— Катарин, на выход, — услышала я мужской голос.
Девочка не реагировала, увлеченная рисованием.
— Катя, — позвал ее папа снова, но малышка продолжала закрашивать странную фигуру синим мелом.
— Дайте ей закончить. Всего пару минут, — вступилась я за юную художницу.
Мужчина махнул рукой.
— Она так часами может залипать, а нам домой надо.
— Потому что у вас работа, да? — зачем-то укорила я. — И две минуты, конечно, вопрос жизни и смерти.
Я не имела права так с ним разговаривать.
Он посмотрел на меня, сузив глаза, и я тут же пожалела, что ляпнула лишнее. Какое мне дело вообще? Так поступает большая часть родителей, задавливая ребенка авторитетом, не считаясь с его потребностями. В какой-то степени это понятно, но я не была поклонницей жесткой дисциплины и безоговорочного послушания. Возможно, потому что отец меня избаловал, а может перечитала новомодных книжек про новые подходы к воспитанию.
— Две минуты, — бросил мужчина, уселся на лавку, открыл телефон и снова пропал для общества.
— Катюша, — обратилась я к девочке, которая и впрямь очень увлеклась. — Катя, папа пришел. Ты заканчиваешь?
— Да, еще минуточку, — ответила мне девочка и, прикусив от усердия язык, продолжила штриховку.
Я не без интереса следила за ней. Мелок Катя держала крепко, уверенно, рисовала совсем не как трехлетка. Повидала я их мазню. Дети ее возраста вообще быстро устают от подобных занятий, а она вот на удивление с удовольствием задержалась у яркого пластикового мольберта. Возможно, поэтому и говорит так хорошо. Связь моторики и развития речи давно доказана.
Закончив картинку, Катя послушно поспешила к выходу.
— Повеселилась, детка? — спросил ее отец, удосужившись отвлечься от гаджета, услышав голос дочери.
— Да, пап. Рисовала Флинта и Бобсика.
— Супер, — ответил он. — Обувайся и пошли. Домой пора.
— Я вырасту и буду художником, как папа, — заявила мне девочка, опять мучаясь с кроссовками. Я не выдержала и сама присела у лавки, чтобы помочь ей, пока папаша тыкал в телефон.
— Да-да, главное, чтобы не как мама, — пробормотал он еле слышно, чтобы ребенок не слышал. Видимо сам с собой, но я уловила.
Взгляд тут же метнулся к его пальцам. Кольца не было. Боже, зачем я вообще смотрю? Какая разница?
— Сколько я вам должен? — спросил он, не поблагодарив даже за помощь Кате.
Я вернулась к журналу, уточнила время и назвала сумму.
— Почему так много? — возмутился мужчина. — Она была тут полтора часа.
— Почти два, — поправила я его.
— Час сорок пять.
— Считается, как два.
— Вы поэтому заставили меня ждать, пока она дорисует? — наезжал недовольный отец.
— Что? Нет. Конечно, нет. Я даже времени вашего не помнила, пока в журнал не посмотрела.
— Ну, конечно. Очень умно придумали. Вам платят с выручки, похоже.
— Нет, у меня фиксированный оклад.
— Да-да. Безусловно, — фыркнул он, взял ребенка за руку. — Пойдем, Кать.
Я проводила их взглядом, уселась обратно на стул, нашла глазами всех своих подопечных и только потом позволила себе буркнуть под нос:
— Ну и придурок.
— И вам доброго здоровья, — услышала тут же.