Феникс
Шрифт:
Поезд миновал Бреслау, спешил к Розенбергу. Это время совпало со звонком Рут Хенкель к Менке: «Дорогой барон, потрясающая новость… Чокаев — английский шпион». «Да, фрау. Документы это подтверждают». «Только документы?» «Кажется. Впрочем, остальное мне неведомо. Я окружен стенами своего тихого министерства». «Вы жестоки, барон. Успокойте меня!» «Это очень нужно, фрау Рут?» «Да. Я устала». «Заставьте себя не думать о худшем». «Нет, пока существует этот проклятый туркестанец, покой невозможен». «Понимаю… Только прошу вас, не прибегайте к вину. Это последнее. Это потеря реальности. Это промахи. В конечном
И еще через полчаса, когда поезд прошел Крайсберг и стал приближаться к Брайтенмаркту, произошел последний телефонный разговор, связанный с появлением сводки главного управления имперской безопасности. Короткий разговор: «Надие, милая. Ты, конечно, ничем не можешь меня обрадовать?» «Нет, фрау. Пока нет». «Боже! Я так надеялась». «Сочувствую, фрау. Мне хочется утешить вас. Но…» «Ах, ах! Соболезнования. Одни соболезнования… Ты очень занята, девочка?» «Да, фрау». «Жаль. Я одна. Весь день одна. И вечер тоже. Если бы ты смогла приехать… Ненадолго. У меня великолепные пластинки и чудесный “телефункен”. Мы могли бы послушать Анкару. Или даже Баку… Ну, ну, не бойся. В моем доме все разрешено…» «Не знаю, фрау». «Глупенькая. Приятный вечер. Мы, женщины, тоже имеем право на удовольствие. По секрету — я припрятала бутылочку настоящего венгерского токая. Вино и музыка!.. Что может быть лучше? Соглашайся…» «Я, право…» «Ну, смелее!» «Хорошо, фрау…»
Крошечная станция. Тихая. Безлюдная. Брайтен-маркт. Надо сойти с платформы. Пройти немного назад, против движения поезда, пересечь путь и выйти на проселочную дорогу.
Слева и справа лес. Чистый лес. Аккуратный. Саид узнал его. Из окна машины удалось тогда разглядеть эти старые деревья и таблички на опушке: «Ферботен!» Много табличек. Они сейчас встречают Саида. Только прошлый раз Исламбек смотрел на них с любопытством, теперь с тоской. «Вальд-лагерь СС 20» — место его будущей неволи. Сюда идет он свободным человеком, относительно свободным, конечно, назад его могут вернуть в наручниках. Или вообще не вернуть. В этом лесу найдется место для маленького холмика.
Все повторилось: проверили раз, проверили два. Впустили. Правда, никто не встретил Саида у будки. Зато Ральф завилял хвостом — узнал. Феноменальная память у пса. Но не в псе дело. Около Ральфа на корточках сидел старший семерки Анвар и кормил собаку сахаром. Настоящим сахаром. И то и другое одинаково поразило Саида. Конечно, сахар мгновенно был забыт. А вот Анвар… Он посмотрел на Исламбека очень приветливо. Даже с улыбкой. Именно улыбка озадачила Саида. Прошлый раз они расстались довольно холодно. Во всяком случае, разговор был не особенно приятным. Слишком скрытным оказался курсант, скупые ответы таили в себе какой-то особый смысл. О них немало думал эти дни Саид. Намек на возможное убийство матери встревожил. Теперь Анвар улыбался.
Прежде всего надо было определить: знакомы они или нет? Формально не знакомы. Анвар курсант. Саид — представитель комитета. Никаких личных симпатий. Служба. Как положено по уставу, рядовой Анвар должен встать, приветствуя шарфюрера. И все. Однако дальше возникнут неловкости. Ведь не один раз придется сталкиваться друг с другом. Поэтому удобнее считать себя знакомыми. И Саид приложил руку к груди: «Салам». Анвар не сразу ответил. Переждал несколько секунд, всмотрелся в Исламбека. Тоже приложил пятерню к груди. Теперь грань стерта — они знакомы. Они земляки.
Через полчаса Саида и Брехта вызвал штурмбаннфюрер Гундт — начальник «Вальд-лагеря СС 20». Он принимал всех стоя. Посетителей тоже не приглашал сесть. Исламбек, например, как переступил порог его кабинета, так и замер в положении «смирно».
Гундт спросил его по-немецки:
— Вы наметили человека?
— Да.
Ответил твердо, хотя внутри бродили сомнения и к определенному решению он еще не был готов: оценивал, взвешивал. Шаг был ответственный.
— Кто он?
— Старший группы Анвар Каримов.
Начальник лагеря повернулся к унтерштурмфюреру:
— Ваше мнение, господин Брехт?
— Возражений нет.
Должно быть, этой операции придавалось особое значение, поэтому сам Гундт проверял подготовку группы к выброске.
— Осталось три занятия. Постарайтесь уложиться.
— Слушаюсь.
— Вам надо увидеть его в деле, чтобы иметь представление о возможностях. Свое мнение изложите унтерштурмфюреру лично.
— Хорошо.
— Господин Брехт, проводите шарфюрера на спецплощадку.
Брехт направился к двери. Саид шагнул следом.
Это был лес. Смешанный и довольно живописный. Но не такой аккуратный, как у станции или вблизи лагеря. Здесь, кажется, специально сохраняли естественную запущенность — лежали упавшие деревья, пестрел сушняк, беспорядочно раскинулся на полянах кустарник. Что-то похожее на глухомань.
Саид понял — его привели в заповедник, на ту самую спецплощадку, о которой упомянул Гундт.
Унтерштурмфюрер показал на землянку, хорошо замаскированную в кустарнике, и предложил войти в нее. Саид спустился на несколько ступенек и оказался под навесом. Передней стены у землянки не было, как не было и двери. Из-под навеса свободно просматривался довольно обширный участок леса.
Брехт и Исламбек устроились на дощатой скамейке, закурили. Вокруг стояла тишина, глубокая осенняя тишина, какая бывает лишь в лесу, уже почти облетевшем, потерявшем своих обитателей. Ни птичьего голоса, ни шороха. Сырые от недавнего дождя листья плотным слоем укрыли землю. Приглушили ее.
Саид не знал, какого характера занятия состоятся сегодня. Ждал пояснений от Брехта. А тот молчал. Поглядывал на часы и тянул сигарету.
Подошла машина. Маленькая, штабная. Из нее вылез Гундт. Постоял у землянки. Спустился вниз. Шофер развернулся, отъехал в сторону. Заглушил мотор.
Почему-то никто не разговаривал. Видимо, тишина входила в план занятий. Она нужна была. Все слушали. Всматривались вдаль.
Неожиданно Брехт объявил:
— Взяли след.
И сверился по часам — время, кажется, совпало, потому что начальник лагеря кивнул утвердительно.
Тишина не прерывалась. Во всяком случае, Саид не воспринимал никаких посторонних звуков — лес безмолвствовал.
Рваные облака плыли над макушками старых елей, над соснами, что окружали землянку. Где-то среди игластых ветвей затерявшийся поток ветра баловался — поскрипывал, пошептывал, но не зло, ласково, даже грустно.