Феникс
Шрифт:
Хотя паника уже пошла на убыль, но земля еще нет-нет да вздрагивала, и где-то в районах ратуши и Холодного замка что-то сильно горело. Отчаянно сигналя, туда ехали пожарные машины. Люди разбегались в разные стороны, как тараканы на кухне, застигнутые врасплох внезапно вспыхнувшим светом. Высокие, светловолосые полицейские, одетые в черные мундиры, всем своим обликом похожие на эсэсовцев, пытались навести хоть какое-то подобие порядка: направляли людей в менее опасные места, в основном, в ближайшее бомбоубежище, а кого-то - в больницу. Полицейским помогали молодые ребята - добровольцы из Нордического Легиона. В отличие
Краем глаза Георгий увидел, как Инга торопливо, но довольно умело перекрестилась, когда они пробегали мимо лютеранской кирхи и церковной лавки, где обычно продавалась церковная утварь, в том числе предметы для ритуала экзерсиса, как-то: кресты с распятьем, амулеты, чернильницы-непроливашки, осененные легкой рукой Лютера, и прочее.
Инга и Георгий держали направление в сторону набережной реки Неран, разделяющей город на две враждующие части. Они пробежали мимо закрытого торгового павильона, где с заднего хода, несмотря на ранний час, какие-то люди не то выгружали, не то загружали в "Газель" объемистые и, видимо, тяжелые мешки. Мужики приостановили работу, недобро глядя вслед убегающим. Георгий на ходу поймал подругу за руку, потом обнял за плечо, прикрывая левый ее фланг сильной мужской ладонью. Когда они торопливым полубегом, полушагом проскочили мимо мертвого здания государственного банка, Георгий машинально, против желания, поднял голову и посмотрел на пыльное окно, бывшее во втором этаже справа.
Пройдя скорым шагом еще два квартала, они миновали мрачное здание почтовой таможни, музыкальное училище и автошколу для слепых. Тут они свернули в сторону узенького сквера и сразу оказались в оазисе тишины и спокойствия. Здесь они перешли на шаг, переводя дыхание. Это была уже фактически набережная, далеко уходящая в обе стороны. Они остановились у парапета. Отсюда открывалась широкая панорама: медленно текущая черная река, а за ней - крутые уступы Левобережья, полускрытые утренним туманом.
2
Примерно на середине реки Восточный мост был разведен. Разъединенные части торчали на фоне бледно-жемчужного неба как две гротескные ладони двух спорящих великанов, жестом показывающих друг другу - "знать тебя не желаю".
– Пешком на ту сторону не пройти, - вздохнул Георгий.
– Надо ждать, когда опустят мосты. Если их сегодня вообще опустят... Черт!
– Можно перебраться на лодке, - сказала Инга.
– Пойдем к переправе. Где-то здесь есть причал...
Она увлекла за собой своего спутника. Вскоре отыскался проход в чугунной решетке и по каменным стертым ступеням они спустились к старому, с прогнившими досками пирсу. Плясала, корчилась луна на воде, совсем уж побледневшая, пришептывала река, пресно пахло осокой, тронутой предосенним тлением.
Словно бы нарочно их ожидала лодка, вернее, шлюпка, еще точнее - крутобокий ялик. Выкрашен он был сверху и внутри белой краской, а днище по ватерлинию - красным суриком. В ялике возился его хозяин, шуршал брезентом, что-то там укладывая. Рядом на досках причала, верным другом и сторожем, сидел черный пес, средних размеров дворняжка. При появлении чужаков, пес навострил уши, встал и принял выжидательно-оборонительную позицию.
– Хэлло, капитан!
– по-литавски окликнул лодочника Георгий.
– Не переправите ли нас на тот берег?
Пес, скаля зубы, зарычал. Человек же оставался безмолвен. На нем был надет черный клеенчатый дождевик с надвинутым на лоб капюшоном, так что лица не было видно. Деревянным совком с бортиками он вычерпывал со дна лодки воду и выливал ее за борт.
– Мы бы заплатили...
– сказал Георгий, переходя на русский.
Лодочник разогнулся, откинул с головы капюшон и посмотрел на просителя. Взгляд речного волка был суров и читался в нем невысказанный укор, словно Георгий в чем-то перед ним провинился.
– Говорю, заплатили бы...
– смущенный яростным взглядом, пробормотал Георгий и почувствовал поднимающуюся злость.
– Сколько вы берете?..
Лодочник молчал, свирепо глядя то на мужчину, то на женщину, неизвестно откуда взявшихся.
– Ладно, - с фальшивой бравадой сказал Георгий, - раз вам денег не надо, поищем другого переправщика...
Лодочник вдруг раскрыл рот, похожий на щель в бревне, и зарычал не хуже своего пса, который, кстати, в отличие от хозяина, давно успокоился. Рычание перешло в гротескное воронье карканье. Черный кончик языка высунулся между синих губ. Этот ужасный язык был обрезан, был тупым, как лоб миниатюрного кашалота. Георгий вдруг понял, что у старика отрезан язык, и он бы рад говорить, да не может. Моментально гнев сменился на жалость к старику (впрочем, еще довольно крепкому).
Немой лодочник сошел на причал и жестом указал на свое суденышко. Георгий обрадовался, что им разрешается занять места в лодке. Он поднял ногу и ступил на мокрые пайолы, устилавшие дно ялика. Деревянная скорлупка сразу накренилась, закачалась на воде. Георгий, удерживая равновесие, помог Инге. Она вскочила грациозно, но сразу же вынуждена была вцепиться в своего спутника обеими руками. Женщины и вода - плохо сочетаемые стихии. Недаром моряки не любят женского присутствия на корабле и считают это дурным знаком. Но лодочник смотрел на Ингу доброжелательно.
Парочка пробралась на корму и там уселась на банку - узкую скамью. Георгий обнял Ингу - так было удобнее. И приятнее. По ассоциации Георгий мельком вспомнил, как он пятилетним пацаненком первый раз ступил в отцову лодку, и как она зашаталась, отчего он, малыш, от страха сразу написал в штанишки. Он быстро сел на скамью, весь сжавшись в комок, крепко стиснув колени. Но когда отец, отчаливая, неловко махнул веслом и обдал его ниже пояса ледяной водой, - расслабился. Банка была мокрой, и штанишки все намокли. Теперь его позора никто не смог бы увидеть.