Феномен памяти. Открытие
Шрифт:
Жизнь настоящая после…
Конечно, воспоминания произвели неизгладимое впечатление на Зою. Но главное, что терапевтический эффект превзошёл все ожидания. Она вспомнила и поняла – причины её сегодняшних проблем в далёком прошлом. Уже давно нет ни тех родственников, ни самого Доннера. Нелепо страдать от того, что к реальной жизни не имеет отношения. Поэтому почти сразу Зою отпустили непонятные до регрессии проблемы питания. Болезни сердца, суставов, диабет – спутники ожирения, тоже стали постепенно уходить. В течение года неприятная, колыхающаяся толстуха превратилась в пухленькую и невероятно привлекательную женщину со всеми вытекающими отсюда приятными для неё последствиями.
Эпилог
George Donner. 1787–1847
Зоя из Казахстанского города
Двум отрядам относительно повезло, они успели дойти до озера, построив на берегу две жалкие лачуги. Теперь оно так и называется – озеро Доннера. А третий отряд, в котором был сам Джордж Доннер, застрял далеко от «своего» озера. Его люди соорудили из того, что было шатры. Накрыли их шкурами животных. Но сугробы до четырёх метров заставляли несчастных замерзающих и истощённых людей вырывать убежища в снегу. Уходили три отряда – семьдесят семь человек, пришли два – тридцать девять человек. Причём в основном матери с детьми. А из третьего отряда вернулись лишь восемь. Из них мужчин только двое. Надо понимать, те самые до кого не добралась мать Джули. Тридцать человек умерли или были убиты своими друзьями и ближайшими родственниками.
Японский Хин
Жизнь настоящая до…
Однажды летом, Исидор (автор) попал на случайные поминки к друзьям своих друзей. Хозяйка крупная, но не толстая женщина – «широкая кость». Лет тридцать пять. Зовут Татьяна. Живёт в маленькой и грязной московской квартирке «однушке» с дочерью лет десяти. Татьяна заводчик собак породы «Японский Хин». В комнате стоит большая птичья клетка. В ней на время поминок «арестована» милая собачонка по кличке Ёся – тот самый «Хин». Так как порода исключительно чистая, то щенки такой сучки стоят очень дорого. Это источник дохода Татьяны. Круг её интересов не велик. Живёт в основном собаче-клубной жизнью. Из-за чистоты породы своей Ёси и особенностей своего характера имеет много врагов и завистников. Татьяна много курит. Не алкоголичка, но выпить любит. Голос сиплый, прокуренный, и очень сильный. Разговаривает громко. Жестикулирует широко. Как выяснилось позже, страдает астмой с 16ти лет. Причём возникновение болезни – медицинская загадка. Дело в том, что Таня была очень положительной девочкой, гордостью педагогов и тренера. В общем «красавица, спортсменка, комсомолка» и ничто казалось не могло сбить её с уже намеченного пути к счастью «по-советски». Но однажды, перед какими-то ответственными соревнованиями, прямо на тренировке с девочкой случился странный приступ – она, абсолютно здоровый подросток, вдруг стала страшно задыхаться. Всё произошло так внезапно и сильно, что ей показалось, будто зверь напал. Ещё неизвестно чем бы всё тогда закончилось, не окажись рядом врача с лекарствами потому, что сама астматик. С тех пор Таня воспринимает болезнь как существо, а приступы как его визиты. Она обычно чувствует приближение «зверя» и в истерической панике готовится к его «нападению». Глотает горстями таблетки, не вытаскивает изо рта ингалятор, хватается за телефон, зовёт родственников. А приступ, из-за лекарств пусть позже, но всё равно настигает жертву. И, как кажется Тане, проходит ещё тяжелей, наказывая за то, что мешала ему. Перед поминками хозяйке подарили фирменный японский корм именно для Хинов. Пока банки стояли нетронутыми.
У хозяйки был бойфренд, такой же любитель выпить и покутить. Причём именно был, т. к. поминки как раз по нему. Татьяна – душа компании, много и весело рассказывала о своём сожителе, пряча за смех сильную боль. Поминки состояли всего из четырёх человек: Игоря со своей Наташкой, Исидора и хозяйки. Причём поминки больше походили на «выпивку по поводу». В разгар веселья подпитый Игорь ткнул в Исидора пальцем и, желая удивить Танюшку, объявил:
– Эт чилаэк прошлые жизни людям вспоминает. Не хощешь вспомнить? Мож со своим тогда вместе были. Знач и в слеющей всресисесь.
Хозяйка в восторге:
– Хочу!
Исидор опомниться не успел, как «его без него женили». Он был выпивши, она тоже. Да и просто не хотел он сейчас напрягаться. Это для них воспоминания аттракцион, а для психолога работа. Но все дружно насели и Исидор сдался. Решил, сделать дело тяп-ляп, не углубляясь и продолжить банкет. Однако всё произошло совсем иначе. То, что хотелось сделать «лишь бы отвязались» вылилось в серьёзное и удивительное событие.
Он и пьяненькая хозяйка уединились в комнате, оставив друзей на кухне. Когда тётя разлеглась недвусмысленно на вечно не убираемой постели стало понятно, что по пути из кухни в комнату она сменила цель уединения. Но Исидор был непреклонен и, объяснив как нужно лечь да как руки – ноги положить, начал вводить Таню в гипнотическую регрессию. Хозяйка игриво подчинялась «мужчинке» однако сознание её, да ещё ослабленное алкоголем, начало быстро уходить куда-то. Весь «тяп – ляп» доведённый до автоматизма был сделан безупречно. Татьяна очень глубоко ушла от реальности туда, что называется «жизнью прошлой». А теперь представьте себе – здоровенная баба, та что и коня… и в избу горящую…, до этого громко басила, широко жестикулировала, смеялась будто лошадь и вообще была больше чем всё окружающее пространство… вдруг стала разговаривать так будто мышка в норке попискивает. Исидор даже сначала не понял, что это сам рассказ пошёл. А маленькая Ёська, спокойно валявшаяся на подушечке, вскочила гремя клеткой и сделав морду набок уставилась на хозяйку. Удивлению собачьему не было предела! Исидор, отведя глаза от собачонки понял, что «рупор» выключен и вообще, перед ним совсем другой человек. Он собрал в кучу неимоверным усилием расплывшийся от спиртного интеллект и нагнулся к медиуму. Она еле слышно, тонким(!), робким голосочком продолжала говорить.
Жизнь прошлая
Татьяна осознаёт себя в 15м веке, 16ти летней японочкой по имени Цан. Видит себя со стороны, идущей по бамбуковой дорожке. Это низина между двух острых сопок. Слева залитые солнцем заросли бамбука. Медиум не видит, но знает, что за ними чудесное озеро. С другой стороны из-под мостика валуны и кочки, покрытые зелёным бархатным мхом, уходят в тень высоченного древнего леса. Там зелёный ковер из коротенькой и густой травы держит ровные стволы деревьев. Их кроны высоко. Они смыкаются в ровное живое покрывало. Оно дышит, колышется и звучит, насыщенное дикой жизнью. Солнечный свет, пронизывая листву, заливает всё это чудо жёлто-зелёным светом. Цан семенит по дорожке, которая упираясь в бамбуковый домик, огибает заросли на лево, к тому самому озеру. Первозданный лес, живность, воздух, солнце, небо, острые сопки… Танин голос теперь – само умиление и тихий восторг. Она рассматривает всё это и наблюдает за собой – юной, богатой, миниатюрной, тихой и прекрасной. У Цан не причёска, а шедевр из чёрных как уголь волос, красивое молодое лицо, тонкое стройное тело. Одета она в красивейшее кимоно с причудливыми наворотами того времени.
Внезапно женщина переключается с Цан на Танюху. Врубает свои резонаторы и восторженно заявляет Исидору в самое ухо:
– Ос-с-с-споди!
Исидор шарахается, Ёська вскакивает.
– Платья-то какие у меня были!
И далее алчно:
– Мож где в музее остались?
А со следующего слова вновь полилась кроткая, еле слышная речь Цан. Исидор, понимая что рискует, всё-таки нагнулся к Тане. Собачка ещё немножко поудивлявшись «не своему» голосу хозяйки, развалилась на подушечке. Тем временем выяснилось, что японочка та не простая, а из древнего и могущественного рода того времени. Замужем за мужчиной аж из императорской семьи. Он лет на 15–20 старше, но Цан сильно любит его. При дворе, как водится, плетутся всякие интриги, а Цан активно в них участвует. Подковёрные войны, естественно, отнимают много сил. Чтобы спрятавшись от всех и всего, прийти в себя, подумать, почистить пёрышки Цан приезжает сюда. Это её частные владения. Свита всегда остаётся за пределами, а хозяйка уединяется. Далее медиум видит себя всё также – со стороны. Она доходит до домика. Слева открывается вид на озерцо. Бамбуковая дорожка поворачивает к нему и заканчивается уже мостиком над водой. На краю лежит букет из прекрасных лилий. Это её любимые цветы. Девушка находила их каждый раз, на этом же месте. Она подошла по мостику к букету.
Тут Татьяна, опять врубив колонки, выдала:
– Надо же! Ни когда и не видала лилий то!
Расслабившийся, было, Исидор шарахнулся, а Ёська вскочила. Засунув блестящий носик между прутиков клетки, она тревожно уставилась на хозяйку. Но та, вернувшись в образ, продолжала еле слышно рассказ.
… Девушка опустилась на колени. Изящными ручками стала поправлять букет. Взяла нежно его в руки. Поднялась. Восторженно глядя на эту красоту, опустила в него лицо и медленно, с вожделением стала вдыхать такой же прекрасный, как всё вокруг, цветочный аромат.
Но тут Татьяна взорвалась тяжеленным кашлем. Да так, что её могучее тело сотрясалось вместе со всей квартирой. Исидору в ухо будто упала бомба. Кашель взахлёб не прекращался, становясь всё сильней и сильней. Таня уже не лежала на кровати, а исступлённо билась в приступе: вся красная, изворачивается, вены надулись, изо рта пена, хрип! Исидор понял – регрессия спровоцировала у медиума приступ какой-то хронической болезни. Пьяненький психолог от мысли: «Ей ещё умереть из-за меня не хватало… Вслед за Витьком!», мгновенно протрезвел. Он стал быстро выводить Таню из транса. Но реакция медиума его добила. Она, как могла в приступе, обрывками слов и жестов дала понять, чтоб Исидор не мешал! …И продолжала вытряхивать из себя все кишки. Удивлению и растерянности психолога не было предела. На сей раз огорошенный он и задёрганная Ёська смотрели на хозяйку одинаково. Прошло непонятно сколько времени в тщетных потугах сообразить, как вернуть контроль над «ситуёвиной». А Татьяна продолжала удивлять: как взорвалась она вдруг, так и утихла внезапно, будто телеканал переключили. Тут же(!), остывающая от приступа, обессиленная, лёжа на перепаханной кровати, вся багровая, с пульсом на венах шеи и лба, она тихо и кротко заговорила голосом Цан, как, собственно, и положено элитной японочке. Исидору ничего не осталось, как вновь приблизить свой истерзанный слух к медиуму.