Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков
Шрифт:
Обращение к сущностным поколенческим характеристикам отмечено и в трудах, принадлежащих к другим гуманитарным отраслям знания. Так, в социокультурологическом ключе раскрывается период 1960-х годов в известной работе П. Вайля и А. Гениса [28] . Здесь поколение шестидесятников названо «самым длинным в русской истории», а также имеет место своеобразная перекличка с В. Варшавским в оценке советского военного поколения как «непотерянного». Интерес к фронтовикам и послевоенному поколению выражен в монографическом исследовании историка Е. Ю. Зубковой, где подробно и разносторонне анализируются общественные настроения и мнения в послевоенном советском обществе, в том числе молодежная фронда, атмосфера ожидания и проявление несогласия с властью в интеллигентской среде, идеи одиночек и др. [29] Невозможно не упомянуть масштабную работу патриарха отечественной социологии Б. М. Фирсова, благодаря которой в научную практику был введен термин «разномыслие» [30] . В его монографии выделены «поколения классической советской эпохи», предложен анализ «причинности поколенческого разномыслия», рассмотрены важнейшие признаки поколения и роль социально-исторических событий в их формировании. Размышляя о поколенческих когортах советского времени, ученый говорит о поколениях «верных ленинцев», «комиссаров 20-х годов», «бывших», «комиссарских детей», «детей Арбата» и т. д. Последнему советскому поколению посвящена статья М. Анипкина [31] ,
28
См.: Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М.: Новое лит. обозрение, 1996.
29
См.: Зубкова Е. Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность, 1945–1953. М.: РОССПЭН, 1999.
30
См.: Фирсов Б.М. Разномыслие в СССР, 1940-е – 1960-е гг.: История, теория и практика. СПб.: Изд-во Европ. ун-та в Санкт-Петербурге: Европейский Дом, 2008.
31
См.: Анипкин М. Поколение «лишних людей»: антропологический портрет последнего советского поколения // Неприкосновенный запас. 2018. № 117. С. 290–308.
32
См.: Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение. М.: Новое лит. обозрение, 2014.
Подводя итог этому краткому обзору утвердившихся теорий и разных точек зрения, можно сказать, что проблема осмысления феномена поколений и поколенческой парадигматики в культуре лежит на перекрестье многих областей гуманитарного знания и вызывает в настоящее время все возрастающий интерес. Однако если говорить о попытках освоения этой проблемы, нужно признать, что они являются плодотворными чаще всего тогда, когда осуществляются на материале какой-либо отдельной национальной культуры. Именно об этом свидетельствуют приведенные выше исследования, ведь любой используемый их авторами материал национальных культур – исторический, литературный, социологический – делает и выводы, и отдельные наблюдения вполне наглядными и научно убедительными. Опытом осмысления двух национально-культурных парадигм – России и Венгрии – можно считать представленную монографию, где ученые, принадлежащие этнически или по своим профессиональным интересам к этим двум культурам, объединили усилия, чтобы осуществить многостороннее изучение литературных практик русской и венгерской культуры, в которых нашли отражение самосознание и диалог поколений.
Раздел 1
Поколенческие парадигмы русской культуры
Глава 1
Поколение русской интеллигенции рубежа xix – xx веков: люди освободительного движения в россии и в эмиграции
В 1954 году в Нью-Йорке вышли в свет мемуары Василия Алексеевича Маклакова (1869–1957), известного общественного деятеля Русского Парижа, одного из лидеров партии кадетов в дореволюционной России. К тому времени ему уже было за 80, это был человек уходящей в прошлое эпохи. В этих мемуарах он очень точно высказался о своих ровесниках, тех, кто, как и сам В. А. Маклаков, были символами эпохи: «То поколение, которое сейчас вымирает, а начинало жить активной жизнью во время Освободительного движения, своими юными годами близко подходило к эпохе Великих реформ» [33] .
33
Маклаков В. А. Воспоминания: лидер московских кадетов о русской политике, 1880–1917. М.: Центрполиграф, 2006. С. 7. Далее в этой главе в словосочетании «Освободительное движение» сохранена орфография книги В. А. Маклакова.
Действительно, В. А. Маклаков принадлежал к той генерации российских интеллигентов, которая формировалась в условиях пореформенной России последней трети XIX века. По своей психологии большинство из них относились к «людям XIX века» с их верой в прогресс, в возможность преобразования общества на основе реализации определенной идеологической схемы. Вышедшие из XIX века, они были позитивистами и сохраняли веру в принципы этой философии на протяжении всей своей долгой жизни, даже когда гносеологический потенциал позитивизма стал подвергаться критике практически всеми.
Как известно, анализ мировоззрения русской интеллигенции конца XIX – начала XX века был предпринят еще в знаменитых сборниках статей «Проблемы идеализма» (1902), «Вехи» (1909), «Из глубины» (1918). Их авторы – П.Б. Струве, Н.А. Бердяев, С. Л. Франк и др. – не раз обращались к этой теме и позднее, уже в условиях эмиграции [34] . Бесспорно, с «веховской» интерпретацией русской интеллигенции многие представители этого поколения были не согласны. Оппоненты «Вех» объединились на страницах сборника «Интеллигенция в России», одним из вдохновителей которого был П. Н. Милюков. Поколению П. Н. Милюкова и Н. А. Бердяева была суждена долгая жизнь. Им, сформировавшимся в XIX веке, довелось быть участниками российских революций, пережить две мировые войны. Они стали одновременно творцами и жертвами «эпохи великих потрясений». Многие из них ушли из жизни вдали от России. Каким было их восприятие меняющегося мира? Претерпели ли их взгляды какую-либо эволюцию под влиянием катаклизмов эпохи?
34
См., напр.: Франк С. Л. Из размышлений о русской революции // Русская мысль. Париж, 1923. № 6–8; Струве П. Б. Познание революции и возрождение духа // Там же; Бердяев Н.А. Самопознание: (Опыт философской автобиографии). М.: Книга и бизнес, 1991.
Выросшие в пореформенной России, представители этого поколения были прямыми продолжателями традиций русской интеллигенции XIX века. Позднее видная участница Освободительного движения А. В. Тыркова заметит: «Подземное революционное горение отражалось на жизни всех думающих людей: и тех, кто разжигал огонь, и тех, кто старался его потушить… Чтобы понять русскую действительность за последнее столетие, надо помнить об этом непрестанном, жгучем, неудержимом, мятежном беспокойстве» [35] . Атмосфера русской действительности, ставший уже традиционным конфликт власти и общества во многом определяли психологию тех русских интеллигентов, кто в 1880-1890-е годы только вступал на путь общественной деятельности. Стоя за университетской кафедрой или состоя в коллегии адвокатов, работая в провинциальной гимназии или в органах земского самоуправления, эти люди воспроизводили определенные стереотипы мышления и модели поведения, присущие их кругу.
35
Тыркова-Вильямс А. В. Воспоминания. То, чего больше не будет. М.: Слово/ Slovo, 1998. С. 213.
Василий Маклаков [36]
Бесспорно, это поколение не было абсолютно однородным. Наиболее заметны были те, кто принадлежал, по выражению Г. П. Федотова, к «основному руслу» интеллигенции – «от Белинского через народников к революционерам наших дней» [37] . Именно этой группе были наиболее свойственны те черты «идейности» и «беспочвенности», о которых писали практически все, кто обращался к анализу данной темы. Однако далеко не все разделяли идеи преклонения перед народом, которые были характерны для разночинцев и народнической интеллигенции XIX века. Упомянутый выше В. А. Маклаков был типичным представителем той либеральной дворянской интеллигенции, которая критически воспринимала революционную идеологию. К простому народу такие люди относились «без признаков высокомерия, не считали его „быдлом“, обреченным оставаться внизу». По замечанию В. А. Маклакова, они «в себе ценили культуру и образованность и в этом видели свое заслуженное преимущество; не хотели это преимущество хранить для себя одних, считали долгом государства передавать его всем остальным, но не признавали и своей вины перед народом, не считали, что необразованные люди призваны Россию за собой вести» [38] . Заметим, что значительный вклад в разработку проблемы социально-моральной среды русской либеральной интеллигенции внес известный уральский историк И. В. Нарский. Опираясь на концептуальные построения, выдвинутые германскими исследователями М. Лепсиусом и Д. Далманном, он отмечал, что либеральную социально-моральную среду в России конца XIX – начала XX века «следует искать не просто в крупных городах, а в столицах, которые в наибольшей степени приблизились к структурным стандартам индустриального общества» [39] . Это было связано с тем обстоятельством, что, как отмечал И. В. Нарский, российский либерализм – «явление вполне европейское» [40] . Не случайно значительная часть представителей данного поколения русской интеллигенции восхищались технологическим прогрессом европейской цивилизации в XIX веке, ее экономической мощью, считали безальтернативными те демократические ценности и институты, которые сформировались в странах Запада.
36
См.: Википедия: [сайт]. URL:(дата обращения: 14.05.2021).
37
Федотов Г. П. Трагедия интеллигенции // Федотов Г. П. Судьба и грехи России: в 2 т. СПб.: София, 1991. Т. 1. С. 69.
38
Маклаков В. А. Воспоминания. С. 24.
39
Нарский И. В. К вопросу о социально-моральной среде российского либерализма в начале XX в. // Русский либерализм: исторические судьбы и перспективы. М.: РОССПЭН, 1999. С. 414.
40
Там же. С. 413.
В научной литературе уже исследовался вопрос о влиянии европейской культуры в дореволюционной России, о восприятии стран Запада в общественном сознании россиян в этот период. На наш взгляд, можно согласиться с тезисом исследователя В. В. Аверьянова, отмечающего, что до революции «русская мысль в определенном смысле отталкивалась от чужого исторического материала, факты европейской истории значили для нее не меньше, а зачастую больше, чем факты отечественной истории» [41] . Действительно, долгое время российские правоведы опирались прежде всего на опыт конституционного развития стран Запада, а политики, говоря о перспективах модернизации России, постоянно проводили параллели, используя факты из истории европейских революций XVII–XIX веков. Тем не менее, несмотря на то, что поездки в страны Запада на отдых, лечение, стажировку и т. д. были для дореволюционной российской интеллигенции обычным делом, в теоретических дискуссиях о западной политической культуре наблюдалось немало элементов схематизации, искусственных концептуальных конструкций. Те принципы конституционализма, свободы и неприкосновенности личности, о которых полемизировали российские политики и публицисты эпохи Освободительного движения, нередко имели характер идеальных философских схем. Далеко не все участники дискуссий имели четкое представление о механизмах реализации этих конструкций на практике. Прав, на наш взгляд, был известный русский философ протоиерей Георгий Флоровский, заметивший впоследствии: «Для многих Европа действительно стала „второй родиной“. Можно ли сказать, однако, что Запад у нас знали?! Образ Европы воображаемой или искомой слишком часто заслонял лик Европы действительной» [42] .
41
Аверьянов В. В. Проблема традиции в русской философии XX века (Русское Зарубежье): Автореф. дис… канд. филос. наук. М., 2000. С. 2.
42
Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Париж: YMKA-Press, 1983. С. 513.
Период взросления этого поколения в значительной степени пришелся на 1880-е годы, эпоху Александра III и К. П. Победоносцева. Хорошо известна та оценка морально-психологической атмосферы этого периода, которую дал А. А. Блок. Но и всегда отличавшийся взвешенностью В. А. Маклаков полагал, что власть в те годы имела цель «формировать новую породу людей». В гимназиях «душили у учеников интересы», «забивали молодые мозги тем, что им неинтересно и совершенно ненужно» [43] . Результат, как мы видим, оказался прямо противоположным: именно это поколение и дало России целую плеяду видных революционеров.
43
Маклаков В. А. Воспоминания. С. 34, 44.
Выйдя из гимназий эпохи Александра III нонконформистами, многие представители этого поколения приняли участие в студенческом движении 1890-х годов. Характерно, что этого не избежали и те, кто позднее отнюдь не относился к революционерам. Даже у тех, кто не разделял идею насильственного свержения существующего строя, вызывало отторжение желание власти ликвидировать всякие элементы самоуправления, игнорировать стремление молодежи участвовать в общественной жизни. Как заметила А. В. Тыркова, «власть подводила под общее понятие неблагонадежности всех, кто позволял себе слишком откровенно высказываться о народных нуждах или критиковать правительство» [44] . К студенческим волнениям оказались причастны, например, будущий лидер проправительственной фракции русских националистов в Государственной думе граф В. А. Бобринский или тот же В. А. Маклаков. Некоторые из этих людей, близко познакомившись с революционной средой, испытывали от нее отторжение. Многим русским интеллигентам претил дух нетерпимости, свойственный революционным кружкам, аксиоматичность мышления их лидеров. Бесспорно, впрочем, что не следует и преуменьшать влияние революционных идей на русских интеллигентов этого поколения. Не случайно уже в 1909 году П. Б. Струве в «Вехах» напишет о «максимализме» русской интеллигенции начала XX века [45] .
44
Тыркова-Вильямс А. В. Воспоминания. С. 240.
45
См.: Струве П. Б. Интеллигенция и революция // Вехи: Сборник статей о русской интеллигенции. М.: Новости, 1990. С. 161.