Феномен российских маньяков. Первое масштабное исследование маньяков и серийных убийц времен царизма, СССР и РФ
Шрифт:
Как уже было сказано ранее, значительная часть серийных убийств совершаются на сексуальной почве. Такие преступления известны с древности. Хрестоматийным примером тут может служить маршал Жиль де Рец, ставший прототипом фольклорного персонажа Синяя Борода. Некоторые исследователи приписывают ему убийство более 700 мальчиков и девочек ради сексуального удовлетворения. На суде он заявлял, что желание к детоубийству у него возникло после прочтения книги Гая Светония «Жизнь двенадцати цезарей», где рассказывалось про кровавые оргии римских императоров вроде Калигулы и Нерона. В XVIII веке вошел в историю Маркиз де Сад, который в своих романах рассказывал о всевозможных сексуальных девиациях, сопровождавшихся жестокостью по отношению к партнерам. Свои дни он закончил в парижской психлечебнице в 1815 году и благодаря австрийскому психиатру Крафт-Эббингу был «увековечен» в названии парафилии, известной как садизм, – сексуальном удовлетворении от жестокостей по отношению к живому существу.
Очень важную и, на наш взгляд, базовую мысль про Сада (и шире – феномен садизма) высказала Симона де Бовуар [17] :
У него не было ни малейшего желания отвергать привилегии, дарованные ему происхождением, положением в обществе и богатством жены.
17
Симона де Бовуар (полное имя Симона-Люси-Эрнестина-Мари Бертран де Бовуар) (1908–1986) – французская писательница, представительница экзистенциальной философии, идеолог феминистского движения.
18
«Нужно ли сжечь маркиза де Сада» / Пер. с англ. Н. Кротовской и И. Москвиной-Тархановой. Цит. по Симона де Бовуар. Очень легкая смерть. – М.: Республика, 1992.
Эта очень важная мысль о феномене садизма как рудимента социального господства красной нитью проходит через истории многих серийных убийц прошлого и настоящего. Вне контекста сексуальных перверсий (хотя не исключаем, что и с ними тоже), эта данность имела место и в кровавых кейсах русских современников французского маркиза, о которых далее пойдет речь.
ЕСЛИ РАССМАТРИВАТЬ СОЦИАЛЬНЫЙ ФЕНОМЕН СЕРИЙНЫХ УБИЙЦ-ОДИНОЧЕК, ТО ОН ПОЯВИЛСЯ В МИРЕ ВМЕСТЕ СО СТАНОВЛЕНИЕМ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ОБЩЕСТВА.
Вот как об этом рассказывает социальный психолог Владимир Плотников:
Под серийными убийцами мы имеем в виду современных преступников, поэтому тут надо обратиться ко второй половине XIX века и эпохе индустриальной революции. В этот период сложился город, современный урбанистический социум, современные социальные классы – пролетариат, буржуазия, появились соответствующие формы общественного потребления, офисы, рестораны, дома-казармы для рабочих. В песне группы AC/DC Night Prowler, которой вдохновлялся один американский серийный убийца [19] , описывается городской хищник, который берет нож и охотится на женщин, когда на город опускается тьма. Современные серийные убийцы стали возможными в данной социальной среде, а до этого исторического периода говорить о них как о нынешнем явлении сложно.
19
Речь идет об американском серийном убийце Ричарде Рамирезе (1960–2013), жертвами которого в 1984–1985 годах стали по меньшей мере 13 человек.
Несмотря на это (и то, что само понятие «серийный убийца» было введено в лексикон лишь во второй половине XX века [20] ), прототипы нынешних серийных маньяков существовали и раньше. Одним из первых известных серийников в России, судя по упоминаниям в исторических публикациях и других документах, стала московская помещица Дарья Салтыкова (1730–1801). Из любви к насилию она погубила десятки своих крепостных, находящихся в ее власти. Жертвы были преимущественно женского пола, в том числе девочки 11 и 12 лет. В один ряд с Салтычихой (так в народе прозвали Салтыкову и невольно атрибутировали само явление) можно поставить эксцентричного аристократа Николая Струйского (1749–1896) [21] , княгиню Анну Шелешпанскую (1761–1814), а также помещиц Ольгу Брискорн (1773–1836) [22] и Гонорату Стоцкую (первая половина XIX в) – они вошли в историю как эксплуататоры-истязатели, а некоторые как многоэпизодные убийцы.
20
Об этом, в частности, пишут В. А. Образцов и С. Н. Богомолова в пособии «Криминалистическая психология» / Юнити-Дана, Закон и право, 2002.
21
Аристократу-графоману Н. Е. Струйскому пресса приписывает до 200 замученных крепостных, однако криминальная часть биографии этого помещика времен Екатерины II остается покрытой тайной, поскольку, в отличие от Дарьи Салтыковой, Анны Шелепшанской и Гонораты Стоцкой, он не попал под следствие и закончил свои дни не в застенках, а в роскоши. Тем не менее нельзя не привести упоминания о Струйском из дореволюционного Русского биографического словаря: «Вообще С. представлял тип помещика-самодура, тип, выросший и роскошно развившийся на почве крепостного труда: <…> с крепостными обращался жестоко, производил над ними различные эксперименты, <…> в своем воображении он создавал какое-либо преступление, намечал некоторых из своих крестьян в качестве обвиняемых, учинял им допросы, вызывал свидетелей, сам произносил обвинительную и защитительную речи и наконец выносил приговор, присуждая «виновных» иногда к очень суровым наказаниям; если же крестьяне не хотели понимать барской затеи и упорно отказывались сознаться в приписываемых им преступлениях, они подвергались иногда даже пыткам» (Цит. по. Русский биографический словарь в 25-ти томах. Т. 19 / СПб: тип. товарищества «Общественная польза», 1909). Судя по всему, по стопам отца пошел один из сыновей Николая Струйского – Александр, которого крепостные прозвали «страшным барином». В голодный 1834-й он отказывался помогать своим крестьянам хлебом и не отпускал их на отхожие промыслы или собирать милостыню. Когда один из отчаявшихся людей попробовал нарушить запрет, помещик вернул его силой, в отместку тот через какое-то время зарубил Струйского топором.
22
Помещица Ольга Брискорн не вошла в картотеку маньяков, потому что хоть люди и погибли по ее вине (точнее, вследствие вседозволенности и произвола аристократии в годы самодержавия), но не непосредственно от ее рук. Переводя эту историю на язык современного УК РФ, действия Брискорн можно было бы квалифицировать не по ч. 2 ст. 105 (умышленное убийство двух или более лиц), а по ч. 3 ст. 238 (выполнение работ или оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности, повлекшее смерть двух или более лиц). С одной стороны, для своего времени Брискорн была довольно прогрессивной дамой, запустившей уникальное для России начала XIX столетия производство – суконную мануфактуру в селе Прилепы под Курском. Но именно став фабриканткой, она показала свою кровожадную натуру. Вот как со ссылкой на исторические документы об этом писала курская пресса: «Условия были ужасные. Рабочий день длился 14–15 часов. Крестьяне спали на соломе на полу в этом же помещении. Кормили их плохо – хлеб со жмыхом, постные щи, по ложке каши и семь–восемь фунтов червивого мяса на всех (восемь граммов на человека). После еды крепостных обыскивали, чтобы те не уносили хлеб. При этом курская «Салтычиха» избивала работников: и детей, и взрослых. <…> 25 января 1822 года они написали жалобу императору Александру I. В Центральном госархиве России хранится «Дело комиссии Брискорн». Секретное расследование, длившееся три года, повествует о бесчеловечном отношении госпожи Брискорн к прилеповцам. <…> С октября 1820-го по май 1821-го от голода, болезней и травм умер 121 рабочий, из них 44 – моложе 15 лет. 74 человека были погребены священником, остальных зарыли в ямы без гробов» (цит. по «Курская «Салтычиха» морила крестьян и сдавала комнату Пушкину» / «Друг для друга» № 6 (1113), 9 февраля 2016 г.). После разбирательства Брискорн отстранили от владения предприятием и передали его под государственную опеку. Сама же «курская Салтычиха» вскоре отправилась в Петербург, где скончалась в марте 1836 года.
Можно предположить, что их поведение определяло крепостное право в России, наделявшее аристократию полноценным аппаратом контроля над крестьянами. Говоря об этом явлении, нельзя не вспомнить слова британского историка Джона Дальберга-Актона: «Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно». Крепостные хоть и не являлись рабами в чистом виде (формально они находились не в собственности помещика, а лишь были закреплены за его землями, отдавая ему часть своего дохода), их систематически подвергали физическому насилию, наказывая кнутом и рублем за бегство или ослушание. Например, Соборное уложение 1649 года закрепило бессрочный сыск беглых крестьян, этим же документом была закреплена их потомственная «вечная крепость». А в 1675 году крепостных разрешили продавать без земли, в середине XVIII века помещики получили возможность ссылать своих крепостных в Сибирь и на каторжные работы.
В 1767 году положение крепостных усугубил указ императрицы Екатерины II, по которому им было строго запрещено подавать монарху жалобы на своих помещиков. Тем же «сочинителям» и «челобитникам», кто вздумывал отважиться на это и «в должном у помещиков своих послушании» не остаться, полагалось наказание кнутом и ссылкой «в вечную работу в Нерчинск, с зачетом их помещикам в рекруты».
«Именно в царствование Екатерины II крепостничество достигло высшей точки своего развития: помещики получили право ссылать своих крестьян на каторгу (1765), крепостным запрещалось подавать жалобы на помещиков в «собственные руки», т. е. непосредственно императрице (1767), и др. И хотя правительство устраивало показательные процессы над помещиками (напр., «дело Салтычихи»), власть дворян над крепостными была безгранична», – констатирует руководитель школы исторических наук Высшей школы экономики доктор исторических наук Александр Каменский [23] .
23
Цит. по Большая российская энциклопедия. Т. 9. Динамика атмосферы – Железнодорожный узел / М.:, 2007.
Крепостное право вызывало оторопь у прогрессивной публики своего времени. Александр Радищев в произведении «Путешествие из Петербурга в Москву» отмечал, что «земледельцы и доднесь между нами рабы; мы в них не познаем сограждан нам равных, забыли в них человека».
…видна алчность дворянства, грабеж, мучительство наше и беззащитное нищеты состояние. – Звери алчные, пиявицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем? То, чего отнять не можем, – воздух. Да, один воздух. Отъемлем нередко у него не токмо дар земли, хлеб и воду, но и самый свет. Закон запрещает отъяти у него жизнь. Но разве мгновенно. Сколько способов отъяти ее у него постепенно! С одной стороны – почти всесилие; с другой – немощь беззащитная. Ибо помещик в отношении крестьянина есть законодатель, судия, исполнитель своего решения и, по желанию своему, истец, против которого ответчик ничего сказать не смеет. Се жребий заклепанного во узы, се жребий заключенного в смрадной темнице, се жребий вола во ярме…
– писал Радищев.
Помимо помещичьих эпизодов в историю как один из первых серийных убийц попал служащий Царскосельского лицея Константин Сазонов, волею судеб оказавшийся «дядькой» (слугой) будущего поэта Александра Пушкина, когда он учился там [24] .
В 1814–1816 годах Сазонов убивал одиноких прохожих и забирал себе ценные вещи, то есть, как выразились бы современные криминалисты, совершал преступления с целью хищения чужого имущества, поэтому к собственно маньякам, то есть преступникам, идущим на убийства ради убийства, его можно отнести весьма условно.
24
Сам Пушкин после поимки Сазонова посвятил ему эпиграмму: «Заутра с свечкой грошевою / Явлюсь пред образом святым: / Мой друг! Остался я живым, / Но был уж смерти под косою: / Сазонов был моим слугою, / А Пешель – лекарем моим». Последняя строка посвящена лицейскому врачу Францу Пешелю, к которому воспитанники Царского Села относились только положительно, а Пушкин упомянул его скорее для контраста с «дядькой».
Как отмечает психолог Владимир Плотников, появление в XVIII–XIX веках таких персонажей, как Салтычиха, и других представителей аристократии, которые систематически истязали и убивали своих крепостных, объяснялось «концентрированным выражением существующего социального строя или производственной деформацией». По его словам, и феодализм, и крепостное право порождали в людях стремление к насилию:
«КАК ТОЛЬКО У ЛЮДЕЙ ОКАЗЫВАЛАСЬ ВЛАСТЬ, ДАЛЕКО НЕ ВСЕ, НО НЕКОТОРЫЕ ВЕЛИ СЕБЯ ЧУДОВИЩНО».