Феномен Юрия Арабова (сборник)
Шрифт:
За регистрацию брака надо заплатить три рубля. Люба протягивает пять. Усталый сотрудник Совета говорит, что нет сдачи. Молодые в полном недоумении: как так, нет сдачи? Наша пятерка последнее, что у нас есть. Верните деньги! Регистратор (виден в нем бывший военный) терпеливо разъясняет: вот кто-нибудь к вечеру помрет, тогда будет сдача. Страшные слова регистратор произносит спокойно, буднично, до оторопи привычно. Так, через рядовую, казалось бы, сцену Арабов выражает тему голода – массовый мор, с ежедневной гибелью людей свыкаешься. Но штампы о регистрации брака сотрудник поставил: надеюсь на вашу честность, деньги после занесете…
Дома приодетая Люба предложила смущенному Никите: сначала давай покушаем! И поставила
И снова в молчании два счастливых человека разделяют трапезу любви – осторожно, по маленькому кусочку, выбирают мякоть рыбы.
Первую брачную ночь Сокуров показывает без оголтелой киношной эротики. У бедного Никиты ничего не получается. Вспомним один предыдущий эпизод.
– Ты на войне нигде не раненный? – спросил отец.
– Нигде, – ответил Никита.
– Ничего, авось не помрешь.
Весной ущемленный душой Никита ушел в Кантемировку, ничего не сказав жене, тайком.
В дневнике, перед съемками фильма, Сокуров записал: «20-е годы – время внезапно брошенных церквей» [15] . В Белгородской области большевики закрыли все монастыри, разграбили храмы. То же проходило и в соседней Воронежской области. Были вскрыты, осквернены мощи великих святых – Иоасафа Белгородского и Митрофания Воронежского.
15
Сокуров. С. 35.
Тема гонения на Церковь решена Сокуровым и Арабовым через образ безымянного монаха, безмолвно появляющегося в двух эпизодах фильма. Первый раз мы видим его на берегу безлюдной Потудани. Монах омывает лицо и моет руки. Второй раз видим глазами ушедшего из дома Никиты. Среди выцветших белгородских гор, высушенных степным солнцем, герой видит пещеру, из которой, как Антоний Великий, выходит босой отшельник. Знакомый нам монах. Надо думать, что монах – беглый, а не добровольный затворник. Его монастырь закрыли власти, податься некуда, вот и нашел убежище – пещеру.
Долгий план на экране – монах и Никита, сидя на камнях, трапезничают молча. На тряпице снедь и, конечно, хлеб.
В бойкой, оживленной Кантемировке (Сокуров использует архивные кадры какого-то советского районного городка) Никита пристраивается жить при местном базаре. Наступил нэп. Базарный сторож, бывалый крепкий мужик, пожалел отрешенного от всего реального мира, нищего Никиту и назначил ему чистить публичное отхожее место – за остатки от своих обеда и ужина. Никиту грязная работа вполне устраивала.
На базаре Никита Фирсов прожил долгое время. Сокуров уделяет бегам героя два-три эпизода. Тем, кто не читал повесть Платонова, сложно понять смысл и содержание сокуровских кадров, как всегда, изобразительно тягучих, вязких. В эпизодах нет ни единого слова – угнетающее молчание чуждых друг другу людей.
Угрюмый, с долгой внутренней думой сторож показан авторами фильма как некий скопидом, безучастный наблюдатель изнанки нэпманской жизни. Его тучная бездетная старуха перебирает во дворике смачные куски брюшины и требухи, которые перепадают сторожу от купцов и кооперативных магазинов. В контексте предыдущих кадров голода низкосортное, дешевое мясо выглядит символом обжорства, достатка, довольства. Только нужно понять, что двое пожилых людей, одиноких и малограмотных, добывают своей однообразной работой лишь хлеб насущный. Да, на харчи (и для Никиты) старикам хватает, но не более того. Делать из них мироедов не надо.
Из кантемировской жизни Никиты зрелый Арабов ни за что не пропустил бы сцены заключения героя в тюрьму. Платонов пишет, что Никиту взяли по подозрению в краже москательных товаров из сельпо. Следователь пожалел немого, сильно истощенного человека,
На отдании лета Никиту разыскал на базаре старый отец, давно решивший, что сына нет в живых.
– А Люба жива? – глухо, с трудом спросил Никита.
– В реке утопилась, – сообщил отец. – Но ее рыбаки сразу увидели и вытащили.
Из этого краткого рассказа старика зрелый Арабов развернул бы эпизод. Как Люба простудилась в холодной воде, как лежала в больнице, как у нее кровь горлом идет. А особенно как Люба целый месяц по реке Потудань, по берегу, взад-вперед за сто верст ходила – думала, Никита утонул и всплывет.
Вместо этого эпизода Сокуров берет сцену из рассказа Платонова «Сокровенный человек». Один мужик, рыбак, годами думал о смерти, любил он рыбу, но не как предмет пищи, а как особое существо. В фильме – камера на берегу – показана лодка, в ней два человека рассуждают о смерти. «Смерть – это переселение в другую жизнь, – говорит мужик. – Гляди, рыба между смертью и жизнью стоит, – поучает он гребца. – Рыба – существо священное». «Пробуй, потом мне расскажешь», – соглашается гребец. И мужик в белой рубахе, босой, сигает в Потудань [16] .
16
М. Ямпольский в своей статье называет мужика служащим ЗАГСа. Видимо, критик опирался на режиссерский сценарий. В фильме же показан совсем другой человек, не бывший военный, а просто молодой мужик, с двумя руками (мне-то показалось, что служащий ЗАГСа у Сокурова однорукий, левый рукав его висит пустой). Да и откуда у большевика взяться мистическим мыслям? (Ямпольский М. Платонов, прочитанный Сокуровым // Сокуров. С. 44.
Сокуров разбивает эпизод на три кадра. Лодка, затем снятый в воде пловец (говорят, плывет с открытыми глазами сам Сокуров). И, наконец, выныривает мужик и с помощью гребца забирается в лодку.
Так выныривает из смерти и Никита. Рассказ отца про Любу вытаскивает героя из небытия, в которое он погрузился и с которым, казалось, навсегда смирился.
Поздней ночью Никита вошел в комнату к Любе, дверь была не заперта. «Люба, это я пришел», – сказал Никита в темноте. Люба лежала на кровати, укрывшись с головой. Ей казалось, что она видит сон.
– Растопи печку посильней, а то я продрогла, – попросила она.
Люба сошла с кровати и села на полу против Никиты.
– Тебе ничего сейчас, не жалко со мною жить?
– Нет, мне ничего, – сказал Никита тихо. – Я уже привык быть счастливым с тобой.
Сокуров записал в «Дневниках»: «Река Потудань» – это новая (для русской литературы традиционная) история «слабого сердца», для которого счастье оказалось «тяжким трудом» [17] . Но мне кажется, благодаря решению сценариста – передать метафору времени – фильм перешел границы частной истории Никиты Фирсова, «слабого сердца». «Одинокий голос человека» – выражение через экран конкретного времени. Трагического для народа, для всей России, бесчеловечного и жестокого. Русский человек представлен в долготерпенье (по Тютчеву), несущим свой тяжкий крест. Обратим внимание: в фильме никто ни разу не пьет, даже базарный сторож. Говорю такое потому, что слишком расхож миф о повальном пьянстве народа. Даже после беспредела Гражданской войны люди на реке Потудань какое-то время жили по традиционным нравственным правилам.
17
Сокуров. С. 35.